Обеспокоенная размахом азартных игр в империи, государыня Анна Иоанновна издала в 1733 году указ: «А наше, по ревности закона Божия, всемилостивейшее намерение и соизволение в том состоит, чтобы такие богомерзкие и вредительные игры, конечно, пресечены были.
Того ради всемилостивейше повелеваем во всей нашей Российской империи публиковать в народ, чтобы никто из верных наших подданных, съезжаясь в партикулярных и вольных домах, как в деньги, так и пожитки, и на дворы, и на деревни, и на людей ни в какую игру не играли; а ежели кто за сим всемилостивейшим указом и запрещением такие богомерзкие продерзости чинить будет, тех повелеваем жестоко штрафовать».
В городах и воинских подразделениях пытались навести порядок, но разве могут действовать запреты, когда главным центром азартных игр в государстве стал царский дворец?
Императрицы Елизавета Петровна и Екатерина II сами были страстными картежницами. По свидетельству их современников, коронованные особы играли почти каждый день.
Сохранилось предание, будто государыня Елизавета Петровна тайком от многих заказывала доставлять ей из Первопрестольной ящики с «выдержанными» в подземелье колодами карт. Не известно, верила ли она в эту примету, но где азарт и большие деньги — любые приметы соблюдаются, на всякий случай.
«Невозможно было уклониться…»
Публицист и историк русской культуры и народного быта Владимир Осипович Михневич писал о нравах светского общества в правление Елизаветы Петровны:
«Вращаясь при дворе, почти невозможно было уклониться от участия в игре. Все играли, не исключая придворных дам, среди которых были страстные любительницы карт.
Кстати заметить, карточная игра всегда помимо своей прямой цели служила также посредствующим способом для сближения и искательства, для выведывания и судачества, для обделывания, как бы мимоходом, разных делишек и конжураций.
Поэтому игрой всегда пользовались, да и до сих пор ловко пользуются для вказанных целей волокиты, кокетки и куртизаны, дельцы, интриганы, дипломаты и просто фискалы».
Об азартных играх при Екатерине II Михневич писал:
«В то время очень многие русские культурные люди, в особенности же военная и светская молодежь, одержимы были, словно заразой, нестерпимой нуждой в деньгах, происходившей от мотовства, роскоши и главным образом от неумения и нежелания жить по средствам.
Для дворянина, для благородного светского человека все законные источники ограничивались государственной службой, очень скудно оплачивавшейся, да доходом с крепостных имений.
Когда же их не хватало и благородный человек не желал прослыть „дураком“ в общем и собственном мнении, приходилось бросаться во все нелегкие: заискивать у сильных мира, что немногим удавалось, тайно грабить казну и брать взятки, направо и налево занимать без отдачи, наконец, „искать игры“ с корыстным расчетом на верный выигрыш».
Тяжба в Первопрестольной
Известна история, как «искал игры в Москве действительно „благородный и светский человек“, поэт и государственный деятель Гавриил Романович Державин.
„Вел жизнь не лучшую“ — именно так охарактеризовал он свою затянувшуюся поездку в Первопрестольную. Случилось это в конце шестидесятых годов XVIII века.
Вероятно, в то время Державин написал:
Сохранилось судебное дело „О игрании отставным прапорщиком гвардии Дмитриевым с сержантом Державиным в карты, в запретительную указами игру“.
Незадолго до смерти Гавриил Романович вспоминал, что главным его учителем была полная испытаний жизнь. Доносы и клевета недругов, отставки и опала, судебные тяжбы и, конечно же, нехватка денег и „поиск игры“. „В сей-то академии нужд и терпения я и образовал себя“, — писал Державин.
Он сделал блистательную карьеру: прошел путь от провинциального гимназиста и солдата Преображенского полка до губернатора, личного секретаря императрицы, сенатора, президента Коммерц-коллегии, министра юстиции. Но сколько было падений на этом пути!
Характер переменчив: то мягок, то крут, то лестное слово скажет, то закипит, может и бранью разразиться, и кулаки в ход пустить — примерно так отзывались о Державине его знакомые.
Да что там простые знакомые! Сама государыня Екатерина II, хоть и в шутку, жаловалась своим приближенным: „Гавриил Романович не только грубил при докладах, но и бранился. Не могу порой поверить, что именно он посвятил мне возвышенную оду, Фелица“».