Едва он покинул палату, а к Ивану Яковлевичу новый гость пожаловал. Владелец известного трактира Шустов никогда раньше не встречался с юродивым. А тут стал просить помощи, как у самого близкого человека.
Пару столетий назад на месте, где пересекаются Остоженка и Первый Зачатьевский переулок, находилось моровое кладбище. Много тысяч людей на нем было погребено.
Поговаривали, будто от него «веет смертию». Могилы сровнялись с землей и заросли кустами и деревьями. Люди обходили злосчастное место, поскольку старики предостерегали: кто шагнет на него, не проживет и трех дней.
К концу XVIII века о моровом кладбище забыли. Москва строилась, разрасталась. Нужны были свободные земли. Вот и знаменитый трактир появился на проклятом месте.
Рассказал Шустов, что недавно пришли к нему старухи странницы, предостерегали: беда грозит дому, возведенному на моровом кладбище. Вначале трактирщик не поверил старухам. А пару дней назад вдруг по стенам его заведения поползли трещины, перекосились дверные проемы, а из подвала трупный запашок повеял. И звуки непонятные стали раздаваться: потрескивания, скрипы, хруст и даже человеческие стоны…
Дослушал Корейша рассказ гостя и мудро усмехнулся:
— Давно зарится на твои бражнические хоромы черноглядный дух мрака. Да я уже свою подземельную опору поставил…
Юродивый схватил вдруг Шустова за руки, потянул к себе и плюнул ему в обе ладони.
Трактирщик выпучил от изумления глаза.
— Ворочайся к себе! — приказал Корейша. — Руки не мой до захода следующего дня. Обнимай и касайся ладонями и домочадцев, и всех, кто придет к тебе веселиться. Сей же час объяви, что до утра в твой трактир волен заявиться и последний босяк, и христарадник, и прочая рвань. Каждому бесплатно подай по полкосушки наикрепчайшего вина. Прежде чем выпить дармовое угощение, гость должен капнуть вино на стену, пол и потолок… Да буде дом твой долго стояти…
Оберег в серебряном портсигаре
Шустов выполнил повеление Корейши, и его трактир просуществовал еще много лет. Сами собой исчезли на стенах трещины, выпрямились дверные проемы, развеялся зловредный запах из подвала, перестали звучать подозрительные скрипы, трески, стоны.
Вот и ломай голову: помогли тут чудотворные силы юродивого или подействовали какие-то материалистические законы?
Спустя годы заведение на углу Остоженки и Первого Зачатьевского переулка выкупил у Шустова другой богатый трактирщик, по фамилии Красовский.
Он сломал деревянное здание, а на его месте построил каменное: самый большой трактир в Москве.
При рытье котлована обнаружились такие подземные пустоты, что, по всем правилам, старый трактир давно должен был провалиться.
Шустов передал Красовскому реликвию-оберег от Корейши: листок бумаги с пожеланием: «Да буде дом твой долго стояти…».
Новый хозяин трактира, как и предыдущий, хранил этот оберег в серебряном портсигаре, в тайнике подвала.
Заведение процветало многие годы. Оно славилось не только прекрасной кухней, гармонистами, песенниками, роскошными отдельными кабинетами, огромным залом на сто двадцать столов для простолюдинов, но и петушиными боями с тотализатором.
Процветание длилось до тех пор, пока из тайника не пропал портсигар с запиской юродивого. От этого у потрясенного Красовского помутился разум. Он отстранился от дел, целыми днями с озабоченным видом бродил по залам своего заведения, но больше времени проводил в подвале. Видимо, надеялся отыскать реликвию.
Дела Красовского пришли в упадок, и он умер в нищете в самом конце XIX века.
Таинственные исчезновения
Не известно, сколько просидел в подземелье на Остоженке бывший студент. Вернулся на белый свет он уже другим человеком. Седой, задумчивый и — никакого материалистического задора ни в глазах, ни в речах, ни в помыслах.
Может, и в самом деле пришлось бедолаге противостоять «черноглядному духу мрака».
Смиренно явился в желтый дом борец с предрассудками.
Окинул его понимающим взглядом Корейша, сочувственно покачал головой и определил ему судьбу:
— Надоел ты мне, умник-обличитель. Поношенный какой-то стал. Разве такой выстоит против «черноглядного духа мрака»? Ступай на север, вослед за родичем. Север лют стужей, да мудр. Остуди там грехи свои да охолони печаль. И не забудь все добро, от родича доставшееся, перевести на алтыны и пятаки и христарадникам раздать…
В последние годы жизни Иван Яковлевич стал требовать много бумаги, перьев и чернил. Купленные в лавке, белые листы не любил. Тут же рвал их и швырял в служителей приюта. Писал он только на грязных бумажных обрывках, на клочках старых газет.
Юродивый чертил непонятные планы и иногда показывал их санитарам и своим гостям.
— Сие — замысел «черноглядного духа подземелья». Так он будет проваливать нашу Первопрестольную в свое царство мрака, — доверительно заверял Корейша.
Спустя много лет, в тридцатые годы XX века, несколько его записей попались на глаза одному знатоку подземных коммуникаций Москвы. Тот аж присвистнул от удивления.