Сброд и рабочий люд собирались в „Пересыльном“; нищие и мелкие воры – в „Сибири“, а беглые разбойники и „коты“ со своими „сюжетами“ – в „Каторге“…
В „Каторге“ сыщики узнавали о появлении в Москве беглых из Сибири и уже после выслеживали их логово. В „Каторге“, за этими столиками, покрытыми тряпками, обсуждались планы краж и разбоев, в „Каторге“ „тырбанили слом“ и пропивали после дележа добычу вместе с „тетками“.
Счастливым ворам, успевшим „сторговать“ и швыряющим награбленные и наворованные деньги, „коты“ приводили своих „сюжетов“ и вместе с последними обирали воров».
В этом злосчастном трактире проживали и медвежатник Пахом с дочкой Анютой.
Многие обитатели «Каторги» даже не догадывались, что из его подвала есть тайный лаз, ведущий в подземелье. По его переходам от Хитровки можно было добраться до Лубянки, Сретенки, Трубной площади и проникнуть в подвалы многих московских зданий.
Об этом подземелье знали Пахом и Анюта, и в одном из закоулков оборудовали тайник. Особых ценностей у них не было, так что прятали там в основном чужое добро. Многие воры доверяли отцу и дочери и не боялись отдавать им на хранение свои ценности.
Как у медвежатника у Пахома был свой способ проникновения в помещения с сейфами. Подбирался он в различные конторы, страховые кассы, товарищества и компании – через подземные ходы.
Пахом выяснял, где точно стоит сейф, и по ночам, снизу, выпиливал кусок пола. Сейф проваливался в подземелье. Если железный ящик был небольшой, медвежатник обвязывал его веревками и уволакивал в такие лабиринты, что ни один сыщик не мог его отыскать. Ну, а если попадался слишком тяжелый сейф, то Пахом разделывал его на месте.
Но однажды случилась беда. Не рассчитал старый медвежатник, не успел отскочить – и тяжеленный сейф рухнул на него. Так и скончался Пахом на «производстве». А суеверные воры с Хитровки потом утверждали, что сейфы отомстили медвежатнику. Слишком «грязно» он их вскрывал и портил.
После смерти отца только Анюта осталась хранительницей подземного тайника. И когда Золотая Ручка взяла девушку под свою опеку, то какие-то драгоценности Соньки перекочевали туда на хранение.
Говоря о Хитровке, невозможно еще раз не вспомнить «короля русского репортажа» – «дядю Гиляя». Так, с симпатией и почтением, величали писателя Владимира Алексеевича Гиляровского собратья по перу, а также пожарные, чиновники, полицейские, студенты и даже босяки. Словом, все те, с кем он встречался и о ком писал.
В письме А. С. Суворину Антон Павлович Чехов упоминал своего друга: «Был у меня Гиляровский. Что он выделывал, Боже мой! Заездил всех моих кляч, лазил на деревья, пугал собак и, показывая силу, ломал бревна. Говорил не переставая».
Мужики, наблюдавшие эти сцены, с уважением отзывались о Гиляровском:
– По стати – генерал, а по задору – как есть, разбойник.
Кто-то в шутку пояснил им:
– Так это и есть генерал всех разбойников!..
Он любил тайны и легенды, и они его любили. Случаи и эпизоды из буйной жизни Гиляровского, о которых он сам не писал, обрастали в народе преданиями и фантастическими слухами.
Ему не исполнилось семнадцати, когда он покинул отчий дом. Был табунщиком, бурлаком, актером.
В Поволжье какой-то старик предсказал ему:
– Долго будешь маяться, скитаться по свету, чудачить и бедокурить, пока не найдешь свой заветный град и не осядешь в нем…
И он нашел свой «заветный град», в который впервые прибыл в 1873 году, когда ему исполнилось 20 лет.
А. П. Чехов
В. А. Гиляровский. Знаменитый дядя Гиляй – «король московского репортажа»
«Я – москвич! Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово, вкладывая в него всего себя. Я москвич!»
Но даже любимый «заветный град» не мог постоянно удерживать Гиляровского на одном месте. Во время Русско-турецкой войны он отправляется добровольцем-разведчиком на Балканы. А после фронта долгие годы не прекращались постоянные его разъезды по России в качестве корреспондента. Но ни об одном городе, ни об одном уголке земли им столько не написано, как о Москве.
Воистину он был влюблен в свой «заветный град», и Москва отвечала ему тем же.
Даже не читавшие Гиляровского столичные уголовники знали о нем и уважали его.
Столешников переулок. Современный вид
Когда писатель переехал жить в Столешников переулок, среди урок и шпаны появилась шутливая поговорка: «Столешню не замай, тут гуляет сам Гиляй».
Что ж, возможно, ее произносили шутливо, но, по воспоминаниям ветеранов московского уголовного розыска, в Столешниковом переулке, пока жил там Гиляровский, почти не совершалось уличных преступлений.
Константин Сергеевич Станиславский в книге «Моя жизнь в искусстве» рассказал об одном происшествии в дни, когда во МХАТе готовилась постановка пьесы Горького «На дне».
Чтобы воссоздать на сцене правдивые образы и обстановку ночлежки, режиссеры Станиславский, Немирович-Данченко и художник Симов решили отправиться на Хитровку.
Предводителем необычной экскурсии стал знаток «дна» Гиляровский.