Москва против Мордора

ОМОН атакует фашистов сбоку, от своих автобусов. Их там целый парк, в них можно разместить полк. Я видел в майский день, как на Болотной стояли, сцепившись руками, мальчики и девочки интеллигентного, художнического и совсем не брутального вида, видел, как два часа держались под атаками ОМОНа, не давая себя разогнать и растащить, простые москвичи с лицами офисных деятелей и длинными волосами богемы, но эти, в пугающих черных масках с узкими щелями, только что торжествующе ревевшие фашистскую чушь, не выдерживают и нескольких секунд. Их колонна перестает существовать, разваливается, отдельные типы ломятся в ужасе влево и вправо, и вокруг начинается паника. Это очень неприятный момент, когда сотни людей, мерно шедших перед тобой, вдруг оборачиваются и с перекошенными лицами со всех ног бросаются бежать прямо на тебя, грозя снести и затоптать. И деться некуда. Через несколько минут спокойствие восстанавливается, и марш мирно течет мимо трех застывших в неподвижности омоновцев, один из которых поражает меня полутораметровым разворотом плеч и тремя тугими жировыми складками на бритом затылке. Он в берете. За их спинами смятые, сломанные, истоптанные и порванные, валяются в воде и грязи черно-красные фашистские плакаты и транспаранты.

Как и положено во дворах, тут поддерживают своих. Я обошел все колонны «Русского марша» и видел только два портрета узников Болотной — Ильи Гущина и Ярослава Белоусова. Потому что, как было написано под портретами, они национал-демократы. Портретов других, которые не национал-демократы, на «Русском марше» не было.

А сзади всех, позади этих вопящих, шумящих, матерящихся и уже вымокших под все усиливающимся дождем колонн, едва поспевая за ними, тащился на полусогнутых, подгибающихся ногах большой полный мужчина в распахнутой на вспотевшем теле теплой куртке, в нелепой шапке со свисающими ушами и в больших коричневых башмаках. Более странное явление на марше националистов трудно было себе представить. На шее у мужчины, вообще-то имевшего весьма потрепанный вид, гордо сиял чистыми бело-зелеными цветами «яблочный» шарф. Он был единственный член партии «Яблоко» на русском марше. Я спросил его, откуда он, и он сказал, что из-под Тулы, и доверчиво, как житель маленького городка другому такому же, рассказал о своей борьбе за честные выборы в избирательных комиссиях. И как его выводили за руки вон, и держали в холодной комнате, и как он все равно с ними боролся. Он точно, по датам, сказал, когда на каких выборах голосовал за Явлинского, но больше слов значил вздох, которым он сопроводил эти слова. Это не была жалоба. Он не жаловался. Но трудно, трудно, бесконечно трудно быть демократом и честным человеком в глубокой провинции, в маленьком городке под Тулой!

Сзади него, замыкая «Русский марш», перегораживая своей редкой цепочкой улицу, шли полицейские девушки в сизом камуфляже с собаками на поводках. Дождь уже залил мостовую, я шел по воде, не выбирая пути, потому что все равно уже был мокрый насквозь. И мой собеседник тоже. Густая шерсть у овчарок намокла, отяжелела, легла, хвосты опустились к земле, собаки на ходу сутулились, и мне было их жалко. А за девушками с собаками медленно ехали рядком полицейские бело-голубые автобусы.

Я все-таки пытался понять, зачем он пришел на «Русский марш». Никто из его партии не пришел, а он пришел. «Агитирую потихоньку», — сказал мне в ответ это мужественный чудак и странный русский человек, а на спине у него висел на веревочках самодельный плакат «Свободу 26 узникам Болотной!».

Москва город маленький В декабре 2013 года Госдума обсуждает амнистию по случаю двадцатилетия Конституции. 18 декабря, в понедельник, амнистия должна быть объявлена. Еще есть шанс добиться, чтобы под амнистию попали «узники Болотной» — для этого надо, чтобы на Охотный ряд пришли тысячи людей, что были в тот день на площади… 16 декабря под стенами Думы полиция расправляется с группкой демонстрантов

Без трех минут семь часов вечера в понедельник на Охотном Ряду в центре Москвы полиция захватывает первого демонстранта. Он не успел толком развернуть лист ватмана со словами про амнистию для «узников Болотной», как был погребен под кучей налетевших на него черных тел с белыми буквами «Полиция» на спинах. И вот невысокого коренастого мужчину в сером меховом картузе ведут к автобусу с непрозрачными стеклами, а он истошно кричит, требуя ответа: «За что?» В вопле его ярость человека, внезапно схваченного посреди улицы, но сквозь гнев проступает и растерянность… растерянность человека, которому на пятидесятом году жизни впервые заламывают руки и волокут в воронок.