Москва против Мордора

— Позорники, блин! — вдруг отчетливо звучит в судебном зале. Молодой человек в заднем ряду решительно встает без разрешения судьи и, ломая всю затверженную гладкость абсурда, идет к двери. Судебные приставы бросаются к нему, а он тогда добавляет еще кое-что с таким выражением на лице, какое бывает у человека, дошедшего до последней грани в своем чувстве омерзения. Он не может больше терпеть. Дверь за ним захлопывается.

Отношения судьи Замашнюка и Удальцова с самого начала процесса напряженные. За день до начала процесса у Удальцова был день рождения, и многие принесли ему подарки. У его жены Анастасии полная сумка подарков, а один — деревянная куколка на подставке — оказывается у него в руках. И он ее вертит перед собой, сидя между адвокатами и коротая время, пока прокуроры забивают атмосферу пухнущим на глазах комом лжи. Эта наивная, легкомысленная куколка в руках Удальцова вызывает гнев судьи, он видит в куколке посягательство на самое важное и единственное, что еще можно сохранить в этом паноптикуме: на серьезный вид процедуры. Тогда судья Замашнюк требует от подсудимого встать и выговаривает ему за куколку странными и удивительными словами, которые как будто отвечают на невысказанные вопросы всех, кто сидит в зале, а может быть, и на вопросы самого судьи, столь искушенного в статьях закона, что может цитировать их на память десять минут подряд. «Суд не кукольный театр! И не театр абсурда!» Поразмыслив, Удальцов ставит куколку на пустой стол позади себя — впереди у него столкновение с судьей по более важному вопросу.

Эти стычки по каждому вопросу идут все время, весь первый день суда. Весь первый день позорного политического процесса идет тяжелая позиционная борьба адвокатов и судьи за любую мелочь, которая на самом деле не мелочь. Адвокаты просят розетки для своих ноутбуков, судья отказывает в розетках, потому что в законе нет ничего о розетках. Теперь судья хочет, чтобы Удальцов кратко ответил «да» или «нет» на вопрос, понятно ли ему обвинение, но Удальцов не хочет ограничиваться односложным ответом, он хочет сказать. Но только он начинает говорить, как судья вклинивается в его речь со словами о статьях УК, которые влекут за собой ссылки на другие статьи УК, а у тех есть пункты, а среди них пункт три, а есть еще статья, и у нее тоже есть пункт, и другая статья, и потом еще статья… Судья цепляет как крючком одну статью УК к другой, он давит своими недоброжелательными и поучающими монологами адвокатов и подсудимых, загоняя их в стойло казуистики, чтобы стояли там готовой для прокуроров жертвой и не мешали ему правильно устраивать казнь, которую власть для соблюдения приличий и в целях маскировки называет «судебным заседанием». Но упорный Удальцов стоит на своем, берет книжечку УК со стола и громко, на весь зал, зачитывает статью, где черным по белому сказано, что он имеет право высказать свое отношение к обвинительному акту. Эта статья столь недвусмысленна, что судья смиряется, и тогда Удальцов начинает.

Голос у него сильный. И не просто сильный, а еще и объемный, привыкший наполнять собой большие пространства, схватывать воздух, пронзать площади и улицы. И уж зал судебных заседаний он держит. Этим своим сильным голосом человека, привыкшего говорить так, чтобы его слышали улица и толпа, Удальцов забивает хлипкий судейский микрофон.

То, что он говорит сейчас, конечно, не выверенное юридическое заявление в рамках игры в суд и не вежливые слова с тайной мыслью сохранить пути отступления. Это заявление человека, которого год держали под арестом с заткнутым ртом, которого выкинули из политики, которому грозит большой срок, но который хочет и должен сказать. «Я категорически не признаю!» — первая фраза звучит как удар. «Следствие выполняло политический заказ по дискредитации оппозиции. Это сфабрикованное обвинение! Это расправа над инакомыслящими. Я не организатор массовых беспорядков. Это сговор с целью обвинить меня. По своему мировоззрению я противник массовых беспорядков! Это чудовищные обвинения! Ни я, ни Развозжаев не имеем никакого отношения к тому, что есть в этих абсурдных обвинениях. Это извращенный поток сознания следствия!» — бросает он в лицо двум синим, пригнувшимся за своим столом и смотрящим на него снизу вверх. Шариковая ручка в правой руке Удальцова чертит в воздухе короткую траекторию. «Все узники Болотной должны быть освобождены!»

Каждого ждет свой Нюрнберг То, что начиналось два года со стихийного протеста десятков тысяч людей на Болотной площади и набережной, заканчивается 24 и 25 февраля 2014 в тесных комнатках районного суда