Москва против Орды. Дюжина ножей в спину евразийству

Однако в том же году Фёдор Рязанский и Иван Пронский заключили между собой мир: «Того же лета князи Рязанстии Феодоръ Олговичь Ивановича и Иванъ Володимеровичь миръ и любовь межи собою взяша и крестнымъ целованиемъ укрепишяся, глаголюще: „почто диавола тешимъ всуе и втуне бранимся и кровь христианскую проливаемъ? Родъ единъ есмы, братиа и сродницы, будемъ въ мире и въ любви заодинъ и седимъ кождо на своихъ отчинахъ въ соединении и въ любви братстей; никтоже въ братние пределы не вьступайся и брани и вражды не воздвизай, но имеемъ брань на бесы и на врагы наша, на неверныа языки“. И тако седоша въ мире и въ любви на своихъ княжениахъ, и бысть радость велиа на Рязани о соединении и любви и мире великихъ князей Рязаньскихъ»340. Это означало провал попытки Едигея при помощи князя Ивана Пронского оторвать Рязанскую землю от союза с великим князем московским и поставить её в зависимость от себя. Потерпев военное поражение, Москва дипломатическими средствами добилась восстановления своего влияния на рязанских князей, что должно было послужить одной из причин резкой перемены в действиях ордынского эмира.

В письме Василию Дмитриевичу Едигей приводит целый ряд причин своего похода на Москву. В их число, помимо невыплаты дани, входит отказ московского князя приехать в Орду лично или даже прислать своего высокопоставленного посла за время правления трёх ханов – Тимур-Кутлуга, Шадибека и Булата (последнего Едигей поставил на место Шадибека в 1407 г.): «Тако Темирь-Коутлуи селъ на царстве, оучинился оулоусу государь, тако отъ техъ местъ оу царя в орде еси не бывалъ, царя еси не ведалъ, ни князеи, ни стареишихъ боляръ, ни меншихъ, ни оного еси не присылывалъ. Тако ся то царство миноуло, и потомъ Шадибикъ 8 летъ царствовалъ: оу того еси такожде не бывалъ, ни сына ни брата ни с которымъ словомъ не посылывалъ. Шадибиково царство тако ся миноуло, а нынеча Боулатъ селъ на царстве, оуже третии годъ царствоуеть: тако же еси не бывалъ, ни сына ни брата и стареишаго болярина»341. Более того, в Москве не жаловали посланцев Орды: «Да еще слышание наше таково, что ся оу тебе чинить в городехъ: торговци и послы царевы приездять, и вы царевыхъ пословъ на смехъ поднимаете, а торговцевъ такоже на смехъ поднимаете, да велика имъ истома чинится оу тебе, и то не добро»342.

В ноябре 1408 г. Едигей двинулся походом на Москву, сообщив перед этим Василию Дмитриевичу, что идёт на Витовта. В целом события развивались примерно так же, как и во время похода Тохтамыша, но на этот раз Москва оказалось лучше подготовленной к обороне. Василий отъехал в Кострому, оставив в осаде в столице своего дядю Владимира Андреевича Серпуховского и братьев Андрея и Петра. Едигей подошёл к Москве 1 декабря и простоял под ней 20 дней, так и не решившись на штурм. За это время татарские отряды взяли Коломну, Переяславль, Ростов, Дмитров, Серпухов, Нижний Новгород и Городец. Едигей направил своих посланцев в Тверь к князю Ивану Михайловичу с приказом явиться с войском под Москву, но тверской князь предпочёл не нарушать союза с Василием Дмириевичем: «Посла къ князю Ивану на Тферь царевича Булата да князя Ерикли-бердия, веля ему часа того быти на Москву съ пушками и с тюфякы и съ самострелы. Онъ же поиде съ ними въ мале и, отпустивъ ихъ, възвратися изъ Клина, не хотя изменити великому князю, а Едигея бе не разгневати»343. Тем временем Едигей получил известие о том, что оставшегося в Орде хана Булата попытался свергнуть некий «царевич» (возможно, это был Джелал-ад-Дин, сын погибшего в 1407 г. Тохтамыша). Взяв с Москвы откуп в 3000 рублей, татарский эмир со своим войском вернулся в Орду.

Несмотря на поспешный уход Едигея татарская рать успела нанести Руси огромный ущерб: «Много же плениша распущении Едегеемъ Измаильте, градъ великыи Переяславль пожгоша и Ростовъ, такоже и Новгородъ Нижнии тяжце плениша и пожгоша весь, и Городець и волости многы поимаша, и множество людии изгыбоша, а инии отъ зимы изомроша. Бяшеть бо тогда зима тяжка зело, и стюдень преизлише велика, изгыбель бысть христианомъ»344; «А зла много учинися всему хрестьянству грехъ ради нашихъ, вся бо земля пленена бысть, не избысть никаково же место, идеже не быша Татарове, и убытокъ великъ бысть везде: идеже не были, но все мещуще бегаху, а то все хищници взимаху»345; «По пленении же Татарскомъ злочестиваго Едигея, иже бысть тогда вся земля пуста, людие вси изведени во Агаряны окаяннымъ проклятымъ Едигеемъ, сице же и митрополия вся пуста»346.