Москва против Орды. Дюжина ножей в спину евразийству

Собственные завещания Василия I также выказываются о престолонаследии не очень определённо. В первом из них, написанном в 1406—1407 гг., говорится лишь о возможности перехода великокняжеского стола к старшему сыну Василия Дмитриевича Ивану, умершему в 1417 г.: «А дастъ Богъ с (ы) ну моему, князю Ивану, княжен (ь) е великое держати…»362. Во втором, датирующемся 1417 г., великое княжение уже определённо передаётся по наследству: «А с (ы) на своего, князя Василья, бла (го) словляю своею вотчиною, великимъ княженьемъ, чемъ мя бла (го) словилъ мои от (е) ць»363. Однако в третьем варианте духовной грамоты (1423 г.) вновь восстанавливается формулировка о наследовании великокняжеского престола сыном Василия Дмитриевича как лишь о возможности: «А дастъ Богъ с (ы) ну моему великое княженье, ино и яз с (ы) на своего бла (го) словляю, князя Василья»364.

В конечном счёте Юрий Дмитриевич вынужден был отказаться от своих притязаний. Стороны договорились вынести спор на рассмотрение хана: «докончаша миръ на том, что князю Юрью не искати княженьа великого собою, но царемъ, которого царь пожалуеть, то будет князь великы Владимерьскы и Новугороду Великому и всеи Руси, и крестъ на том целоваша»365. Решающую роль в достижении этой договорённости сыграл митрополит Фотий, ездивший в июне 1425 г. послом из Москвы в Галич: «Князь же великыи съ отцем своим Фотеемъ митрополитом и съ матерью своею великою княгинею Софьею и з дядями своими, князем Андреемъ и Петром и Костянтином Дмитреевичем, обосла же ся тогда и со братом своим и дедом великым княземъ Литовъскым Витовтом, и со всеми князи и бояры земли своея, здумаша послати къ князю Юрью отца своего Фотея митрополита. Он же ни мала отречеся, но въскоре и с радостию поиде к нему в Галичь о миру»366.

С 1419 г. митрополит Фотий выступал в качестве союзника Витовта, который по завещанию Василия I являлся гарантом интересов юного московского князя: «Стремясь любой ценой сохранить свое положение в русской церкви, Фотий, возможно, сам взял на себя инициативу сближения с главой великого княжества Литовского и Русского. Но если даже инициатива в этом принадлежала не Фотию, а самому Витовту, то это обстоятельство, пожалуй, уже не является столь существенным по сравнению с самим фактом длительного их сотрудничества, начавшегося в 1419—1420 гг. и завершившегося только в 1430 г… Хотя внешне митрополит выступал теперь в роли своеобразного арбитра между Василием и Витовтом, на самом деле он в большинстве случаев оказывался на стороне чрезмерно усилившегося тогда главы великого княжества Литовского и Русского. Весьма характерным в этом отношении был тот факт, что Фотий обязал великого князя московского в его духовной грамоте 1423 г. „приказать“ „сына своего князя Василия и свою княгиню и свои дети своему брату и тестю, великому князю Витовту“»367.

В этой связи не приходится сомневаться в том, что Фотий действовал от имени правителя Литвы. Добившись через Фотия от Юрия Дмитриевича согласия на передачу спора на рассмотрение хана, Витовт укрепил положение своего внука, которому, как мы говорили ранее, Улуг-Мухаммад ещё в 1423 г. по настоянию литовского князя выдал ярлык на владимирский престол. Именно поэтому Юрий Дмитриевич не торопился согласно договорённости отправляться в Орду за разрешением спора – пока были живы могущественные покровители Василия II Витовт и Фотий, положение московского князя представлялось незыблемым.

31 марта 1426 г. митрополит Фотий праздновал Пасху во Владимире. Во время его пребывания там на город произошло нападение татар, подробности которого нам не известны: «Того же лета паки поеха митрополитъ во Волидемери. и тамо имь былъ Великъ день и на празникь в город божественыя слоужьбы. и быс преполох Татаръскыи с великою ноужею. едьва свершися божественоу литоръгию»368. О том, какой орды были эти татары, летопись не сообщает.