Москва. Путь к империи

Поражение Степана Разина спасло страну от огромной беды. Уже перед сражением под Симбирском восстание охватило многие важнейшие области. Каждая удача Разина увеличивала его войско, а также число разбойничьих банд. Но бегство Степана развенчало атамана, теперь люди слегка протрезвели. Известие о виселицах на берегу Волги приглушило порывы страстей у готовых в любую минуту покинуть родные очаги и уйти искать Разина.

Это поражение и, главное, бегство Степана Тимофеевича поставили крест на его дальнейшей разбойничьей карьере. Казаки предателей не любят. Жизнь у казаков суровая, в степи и без того проблем хватает. Атаман Корнило Яковлев начал собирать вокруг себя донцов, настраивал их против Разина. Степан Тимофеевич известен был своей крутостью, расправлялся со своими противниками так жестоко, как не расправлялся с боярами астраханскими. Но хваленая жестокость атамана не помогла на сей раз, не испугала, да и не могла помочь человеку, оставившему своих людей в беде. Степан Разин уже понимал причину, по которой его отторгает Дон, и попытался взять столицу казаков Яковлева Черкасск. Попытка не удалась. Атаман отошел в свой город Кагальник, никому внешне не показывая, как ему плохо. Он умел держать себя в руках, умел держать в руках людей. Всего лишь один раз он совершил ошибку — но какую! — и теперь ему уже было не удержать ситуацию в руках. Народ к нему не шел. А без людей он не мог продолжить борьбу, не мог загладить вину перед погибшими по его малодушию сотоварищами.

Казаки напали на Кагальник, одержали победу над войском Разина, взяли атамана и брата его, Фролку, в плен, передали всех царскому правительству. Атаман казаков Корнило Яковлев сделал это. Он и провожал арестованных братьев в Москву.

Был ли Корнило предателем? Нет. Не был. Он передал царю человека, который в силу своих великих организаторских способностей, гениальной удачливости выходил за рамки личностей, необходимых Дону в качестве атаманов и даже в качестве гетманов — Днепру. Степан Разин был гораздо больше, чем атаман, и этим-то был опасен, казакам вполне хватало атаманов. Корнило Яковлев — прекрасный атаман, на большее не способный, к другим высотам не рвущийся, — опасался Разина, как боялись его Дон, степь, Каспий, а ведь Степану Тимофеевичу и этого было мало!

О демонических возможностях многих великих часто рассуждают биографы, историки, сплетники. Степан Разин был именно такой личностью — демонической, обладающей к тому же мощной энергетикой и задатками могучего йогина, о чем в первую очередь свидетельствуют последние дни его жизни.

Еще в Черкасске Корнило Яковлев повелел приковать его большой цепью к притвору церкви. Это было сделано неспроста. По Дону, по Волге давно ходили слухи о том, что Степан Разин — волшебник. Действительно, некоторые его победы иначе как волшебством не объяснишь. С волшебниками и колдунами, как хорошо известно, могли управиться только Бог и его верные слуги на земле. Корнило Яковлев это хорошо понимал.

Так, на цепи, повезли Степана и Фролку в Москву. Младший Разин не сдавался, жить хотел, печалился, обвинял старшего: «Ты во всем виноват!» А Степан, уже смирившись с судьбой, давно смирившись, еще с тех пор, когда стали от него уходить казаки, высокомерно ухмылялся: «Не распускай слюни! Нас примут самые большие люди, бояре. Вся Москва выйдет смотреть на нас!» Приблизительно так же думают некоторые незанятые дамочки перед выходом в свет: на базар, например, на праздничное гулянье, в другие общественные места, где и на людей можно посмотреть, и себя показать.

Степан Разин к женскому полу относился с суровой непочтительностью, о чем говорит эпизод с персидской княжной, некоторыми учеными не признающийся за реальный, а Яном Стрейсом описанный в его книге.

Москва готовилась к встрече страшного гостя. Для большего эффекта (а может быть, и страховки ради) из города навстречу казакам была отправлена прочно сколоченная телега с виселицей, а также человек с устной инструкцией, как ею пользоваться. Сначала Разина переодели в лохмотья, затем шею Степана обмотали цепью, привязанной к перекладине виселицы, руки-ноги прикрепили другими, такими же прочными цепями к телеге. Смотреть в общем-то было не на что. Но атаман не опечалился или не подал вида.

Цепью помельче обвязали Фролку, прицепив его к телеге сзади. Он совсем разгрустился: бреди теперь за телегой несколько верст да на брата смотри.

Москва была уже совсем рядом. Столичный люд высыпал на улицу. Степан заметно ободрился. Эгоистом он был знатным. Ему нравилось внимание толпы, ее неравнодушное отношение к его персоне. Брат шлепал босиком по июльской пыли, всхлипывал, старался вызвать жалость в людях: ему это удавалось. Степан был горд.

Начались пытки — своего рода комиссия по приему на тот свет. Принять-то все одно примут, иначе нельзя, но зачем в таком случае пытки?