Москва. Путь к империи

В 1656 году Собор осудил Неронова, предал его анафеме. Некоторые специалисты по проблеме раскола в Русской православной церкви считают сей акт собора 1656 года началом раскола. Как бы то ни было, но Неронов вскоре после сурового приговора добровольно прибыл к Никону, патриарх простил его, состоялось примирение, правда, чисто внешнее. Быть может, именно этот ход Неронова ввел в заблуждение патриарха Московского, может быть, нет, но он не проанализировал складывающуюся ситуацию и продолжил реформы по заведенному уже порядку.

Поддержанный Восточной церковью и даже папой римским Никон, видимо, был абсолютно уверен не только в правильности избранного им пути, но и в конечной победе реформ. Только этим можно объяснить непростительное для крупного политика пренебрежительное отношение к своим противникам, которые, следует помнить, появились у Никона еще в 1653 году, когда московские священники подали царю челобитную «против Никона в защиту двоеперстия, хотя двоеперстие стало возбраняться лишь с 1655–1656 годов»[255]. Да и ропот «снизу» — от прихожан — должен был насторожить Никона, заставить его подкорректировать свои действия…

Впрочем, оценивая деятельность Никона-реформатора и последствия его деятельности на этом поприще, необходимо помнить о том, что серьезные религиозные реформы во всех странах и во все времена сопровождались крупными социальными волнениями. Египетский фараон в 1419–1400 годах до н. э. Аменхотеп IV пытался осуществить религиозную реформу, ввел новый государственный культ бога Атона, сделал столицей государства город Ахетатон, сам принял имя Эхнатон («угодный богу»). Конечной целью фараона было усиление светской власти, снижение роли фиванских жрецов, представлявших могущественную силу и фактически руководивших фараонами и всем Египтом. Эхнатон сделал все, как ему хотелось, то есть он дал Египту новую религию. Прошло несколько лет после его смерти, и от реформ фараона ничего не осталось, город Ахетатон был безжалостно разрушен, а по отрывочным сведениям можно сделать вывод, что возврат к старым порядкам сопровождался жестокостями и кровопролитиями.

В XV веке н. э. во многих странах Европы началась так называемая реформация. Ян Гус (1371–1415) — ректор Пражского (Карлова) университета был идеологом чешской реформации. Он выступал против торговли индульгенциями, за возвращение к принципам раннего христианства, за уравнивание в правах мирян с духовенством. Церковный собор в Констанце осудил Яна Гуса, объявил его еретиком, ректора Карлова университета сожгли на костре, а спустя четыре года в Чехии вспыхнули религиозные, так называемые Гуситские войны, продолжавшиеся с 1419-го по 1437 год.

Ульрик Цвингли (1484–1531), активный деятель реформации в Швейцарии, погиб в войне между католическими и протестантскими кантонами. Русский раскол начался примерно тогда, когда процесс реформации церкви во многих странах Западной Европы еще не утратил прежней остроты.

В 1655–1656 годах Никон повел борьбу с двоеперстием. В Москве отреагировали на это не то чтобы спокойно, но без лишнего волнения. Поклонники старинной обрядности считали нововведения Никона ересями, патриарх Московский в свою очередь называл еретиками своих противников. У обеих противоборствующих сторон были союзники и доброжелатели во всех слоях общества. Сочувствовала сторонникам старых обрядов царица Мария Ильинична Милославская.

Немало противников нововведений было и в других городах России: во Владимире, в Нижнем Новгороде, Муроме. Но на открытое возмущение не решался при Никоне никто. Лишь монахи Соловецкого монастыря в 1657 году высказались против реформы в церкви, но ни патриарх Московский, ни царь Алексей Михайлович в тот год не подумали даже о том, какую мощь несет в себе протест монахов Соловецкого монастыря, какую роль сыграет эта обитель в деле раскола. Впрочем, царь в 1657 году думал больше о своих взаимоотношениях с Никоном, чем о последствиях начавшейся реформы в Православной церкви.

Патриарх Московский в последние годы приобрел не без помощи самого царя громадную власть. Сначала Алексей Михайлович, а затем все приближенные и весь народ стали называть «Никона не «великим господином», как обыкновенно величали патриарха, а «великим государем», каковым титулом пользовался только патриарх Филарет как отец государя»[256]. Никону нравилось это отношение к себе. В своих грамотах он вскоре сам стал величать себя «великим государем». С каждым днем самомнение и гордость Никона росли. В Служебнике 1655 года он уже в открытую сравнивал себя с царем следующей фразой: «Да даст же Господь им государям (т. е. Алексею Михайловичу и патриарху Никону. — А. Т.) <…> желание сердце их». Эти и подобные примеры высокомерия и заносчивости не могли не подействовать на царя. Он был моложе Никона почти на 25 лет. Он обязан был этому человеку многим. В конце концов Никон был для Алексея Михайловича старшим мудрым другом. Но дружба дружбой, а власть делить с Никоном (а то и отдавать ее Никону) царь не хотел, не мог. Да ему это сделать не дали бы бояре!