Москва. Путь к империи

Архиепископ Елассонский Арсений, приверженец Бориса Годунова, составил список его дел, который приводит в своем сочинении «История города Москвы» И. Е. Забелин: «Он (царь Борис), говорил архиепископ, возобновил и украсил многие церкви и монастыри; храм Богородицы (Успенский собор), патриархию покрыл железною крышею; украсил, возвысил и покрыл золотом большую колокольню (Ивана Великого); в большом дворце внутренние палаты золотые расписал живописью (Грановитую палату); воздвиг вновь большой дворец близ реки Москвы (на взрубе, как выше упомянуто); построил большой мост в середине Москвы со многими намарами (лавками, мост через Неглинную, у Воскресенских или Неглиненских ворот); еще воздвиг с основания большой храм Николая Чудотворца в Москве на Арбате (Николы Явленного); устроил много серебровызолоченных рак, украсив их многочисленным жемчугом и драгоценными камнями и переложив в них чудотворные святые мощи святых, просиявших в Москве и во всей России, иже во святых митрополита Московского и всея России Алексея чудотворца, св. Блаженного Василия чудотворца, преподобного Макария Калязинского чудотворца, преподобного Пафнутия Боровского чудотворца, устроил и другие многие ковчеги из чистого золота и положил в них все святые частицы мощей, которые находились в царской казне и которые патриарх вместе с царем и со всем архиерейским и священным чином приносят в Великую пятницу с торжественною литаниею в соборную церковь Пресвятой Богородицы и поют великие часы и после часов и вечерни снова относят в соборный храм Благовещания в казну, где они хранятся. Этот же царь устроил плащаницу с изображением Господа Христа с Божьей матерью, двенадцатью апостолами и Иосифом и Никодимом из чистого золота тонкой работы, достойной удивления. На изображение Господа Христа пошло чистого золота 200 литр и на изображение апостолов по 200 литр. Он же отлил два больших колокола, один для Москвы, в который звонят в великие праздники, а другой в монастырь св. Троицы. Подобной величины колоколов и такой красоты нельзя найти в другом царстве во всем мире. Он возобновил и украсил девичий (Новодевичий) монастырь близ Москвы и совершил многочисленные другие прекрасные дела и украшения»[206].

Действительно, все это в Москве построено и украшено при Годунове, но по его ли почину, по великой ли его идее об устройстве земли Русской сделано все это или из желания заработать очки у глазастого и языкастого народа московского?

Борис Годунов был гениальным потребителем. Об этом говорит в своем очерке и Н. И. Костомаров: «Ничего творческого в его природе не было. Он не способен был сделаться ни проводником какой бы то ни было идеи, ни вожаком общества по новым путям: эгоистические натуры менее всего годятся для этого»[207]. Нельзя согласиться с категоричным приговором эгоистическим натурам, потому что и среди них были великие генераторы, например, тот же Александр Македонский или Чингисхан. Не эгоистичность, а именно ярко выраженная потребительская сущность Бориса Федоровича, оказавшегося ко всему прочему в потребительской эпохе истории страны, определяла его политические и человеческие возможности. В качестве государственного правителя, совершенно справедливо подметил Н. И. Костомаров, он не мог быть дальнозорким, понимая только ближайшие обстоятельства, и пользоваться ими мог только для ближайших и преимущественно своекорыстных целей.

Весной 1598 года до Москвы дошли слухи о том, что крымский хан двинулся с крупным войском в центр Русского государства. Годунов — прекрасный организатор, ничего не скажешь — собрал под Серпуховом крупнейшее за всю предыдущую историю Руси войско, по сведениям летописцев, в нем было около полумиллиона человек.

Великий Собор, полностью подчиненный его воле, повелел боярам и дворянам забыть местничество, и знатные воины исполнили этот приказ, они становились в строй по первому слову Годунова, не спрашивая, где им положено стоять согласно разрядным книгам, в которых тщательно велись записи (своего рода военная летопись) о том, какой князь или боярин, дворянин или воевода командовал таким-то полком, чтобы потомки его знали и свой полк, и свой чин. Подобная практика часто очень мешала выявлять талантливых военачальников… Борис в том царском походе разрешил все связанные с местничеством проблемы.

Воины подчинялись ему беспрекословно. Он ощущал себя на вершине счастья. Вероятнее всего, тот поход явился апофеозом политической карьеры Годунова. Царь, еще, правда, не венчанный на царство, так полюбил военное дело, что ежедневно устраивал смотры, руководил войсками — это очень будоражило его тщеславие.

Крымцы не появились. То ли испугались они пятисоттысячной армии, то ли слухи оказались ложными, то ли царь-батюшка сам запустил их через своих людей (есть и такие предположения), но 18 июня вернулся в русский лагерь посланный к Казы-Гирею гонец и сообщил Годунову о том, что крымский хан очень ласково его встретил, «наградил деньгами и чином».