Москва (СИ)

— Позвольте познакомить вас с нашим маленьким творческим коллективом «Четвёртой полосы», — Олеша представил своих коллег, и тут меня ожидало новое потрясение: в тесной комнатке собрались сразу несколько будущих литературных звёзд: не считая Михаила Афанасьевича, в редакции «Гудка» трудился ещё и Илья Ильф[1].

— Так что привело вас, товарищ Быстров, в нашу обитель? — близоруко прищурился будущий создатель «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка».

Меня так и подмывало сказать, что я знаком с его будущим соавтором, когда тот приезжал в командировку из Одессы в Петроград, но я благоразумно промолчал. Хоть тресни, не скажу, работают ли уже вместе обе половины творческого дуэта Ильф и Петров, в котором первую скрипку, похоже, как раз и играл мой собеседник.

Внезапно его накрыл приступ кашля, он деликатно отвернулся от меня, прикрыв рот носовым платком. Несколько секунд, его спина и плечи сотрясались.

Я дождался, когда он закончит кашлять и снова повернётся в мою сторону.

— Меня к вам привели суровые и скучные будни уголовного розыска. Ищу поэта, который печатается в «Гудке» под псевдонимом Вик Суровый.

— Вот уж не знал, что наш Вик так высоко ценится в угро, — фыркнул Ильф.

— Это какой Вик? — вскинул голову Олеша.

— Да тот самый, — усмехнулся Ильф. — Ты должен его помнить…

Видя непонимание во взгляде собеседника, Ильф пояснил:

— Да брось! Ты не мог его забыть! Ну, тот, который наваял: «пахал Гаврила спозаранку, Гаврила плуг свой обожал…» Рыжий такой! — пустил в ход последний аргумент Ильф.

— Ах рыжий! — вспомнил Олеша. — Ну, да, знаком нам этот товарищ. Как вы понимаете, никакой он не Суровый и даже не Виктор. Его настоящие имя и фамилия… дай бог памяти…

— Никифор Ляпис, — с готовностью подсказал Ильф.

— Точно! Мы поначалу думали, что и это псевдоним, но он паспорт показал, в котором чёрным по белому: Ляпис Никифор. Отчество, извините, не припомню — в бухгалтерии надо смотреть, — виновато развёл руками Олеша.

— В бухгалтерии я уже был и отчество Никифора мне известно, — вздохнул я. — Но нужен адрес. Знаю, что с указанного в бухгалтерии он недавно съехал. Может, кто-то из вас в курсе его нового местоположения?

— Коллеги? — Олеша обвёл сотрудников редакции взглядом, но все лишь недоумённо пожимали плечами. — Простите, товарищ Быстров, но мы его адреса, увы не знаем…

— Жаль, очень жаль, — покачал головой я. — Будем искать.

Я простился с газетчиками и вышел из кабинета. Уже в коридоре кто-то тихо окликнул меня со спины.

— Товарищ Быстров!

Я остановился. Меня догонял слегка запыхавшийся Булгаков.

— Слушаю вас, Михаил Афанасьевич.

— А вы моё отчество знаете? — удивился писатель.

— Уголовный розыск знает всё… Ну, почти всё, — вышел из трудного положения я.

— Вы очень заняты? — не дожидаясь моего ответа, Булгаков продолжил:

— Хочу вас пригласить отобедать со мной. Тут неподалёку есть приличное кафе. Если что — я угощаю.

— Замётано, — кивнул я, хотя сам бы с огромным удовольствием заплатил за возможность пообедать вместе с самим Булгаковым любые деньги.

Правда, в данный момент кошелёк мой был почти пуст. Все сбережения остались у Степановны и Насти, с собой я захватил довольно скромную сумму.

Мы вышли из здания и свернули за угол.

Булгаков привёл меня в маленькое и симпатичное кафе.

— А ничего тут, — оглянулся я.

Обстановка и впрямь располагала. Мило, светло и уютно.

Мы заняли столик в углу.

Официантка принесла меню, взглянув в которое, я присвистнул.

— Я угощаю, — повторил Михаил Афанасьевич.

— Ладно, но с меня как-нибудь ответный стол! — пообещал я.

— Замётано, — спародировал меня Булгаков.

Мы улыбнулись, довольные друг другом.

— Скажите, пожалуйста, вы ведь работаете в том самом новом суперотделе, о котором судачит вся Москва? — заговорил Михаил Афанасьевич.

— Если мы друг друга правильно понимаем, то да.

— И это вы — тот самый Быстров, начальник милиции Рудановска, о котором была большая статья в «Правде»?

— Бывший начальник милиции, — уточнил я.

Сама газета на глаза мне так и не попалась, и я понятия не имел, что в итоге написал о моей скромной персоне Михаил Кольцов.

— И это вы недавно взяли Упаковщика? — продолжил своеобразный допрос Булгаков.

— Как понимаете, отнюдь не в гордом одиночестве. Мы брали его совместно с московским уголовным розыском.

— Но вы в этом играли далеко не последнюю роль.

— Без комментариев, — усмехнулся я.

— Георгий… как вас по батюшке?

— Олегович.

— Георгий Олегович, я спрашиваю отнюдь не из праздного любопытства. Дело в том, что я хочу написать большой очерк об этом негодяе. Мной движет отнюдь не желание заработать на сенсации… Это было бы пошло и мерзко, учитывая все обстоятельства. Я задумал психологический этюд, глубокий анализ личности. Хочу понять, что могло побудить его на столь страшные вещи, какие глубинные мотивы им двигали, осталось ли в нём хоть капля человеческого… Да и вообще: человек ли это или зверь под личиной человека?!

— Я понял ваш замысел, но пока не осознаю, чем могу быть полезен, Михаил Афанасьевич…