Москва-Сити

– Да ты хозяин у себя в следственной части или не хозяин? – Слышно было, как друг в сердцах ударил кулаком по столу. – Давай обоснуй все потолковее и пиши бумагу на мое имя. Дескать, мешает работать, осуществлять правосудие в деле, взятом на контроль самим генеральным прокурором. И так далее, сооруди сам. Только к такой бумаге позитив нужен. Обязательно нужен позитив. Вот скажи-ка мне – не для отчета, не для бумаги, а просто как старому товарищу: добились вы уже чего-нибудь путного? Так, чтобы при случае можно было ввернуть где надо: вот ребята вовсю стараются, выполняют ответственное поручение генерального прокурора, уже добились чего-то, стоят на верном пути, а отдельные… товарищи, преследующие какие-то свои шкурные интересы, им мешают?… Понимаешь?

– Ну это-то я как раз понимаю, – вздохнул Калинченко. – Я не жалуюсь вовсе, Владимир Сергеевич. – Я просто прошу помочь мне избавиться от ненужной опеки. Чего они не в свое дело лезут-то? Что мы им с тобой, пацаны неопытные, что ли? Курировать они нас будут, видите ли…

Честно говоря, он-то ждал, что Володя, как бывало еще совсем недавно, скажет: «Мешают? Какие проблемы – завтра мешать не будут, уберем!» Но видно, что-то изменилось в жизни, видно, не все мог и друг Володя, хоть и оказался чуть не на самом верху.

– Короче, Склифосовский, ты меня понял? Напрямую я тебе сейчас помочь не могу. Не забывай, я ведь тоже в Москве, как ты, на новенького. Тут сразу все не ухватишь, понимаешь? Хочешь избавиться – пиши телегу. Телеге я ход, какой надо, дам сразу. Теперь насчет дела я тебя спросил. Ты чего отмалчиваешься-то? Ничего не нарыли, что ли?

У Калинченко даже язык занемел от такой несправедливости.

– Не сказал, потому что не успел. Сдвинулось дело, и хорошо сдвинулось. Выколотили мои умельцы из одного придурка аж имя киллера, представляешь?

– Вот и отлично. Значит, брать надо, и все дела.

– Да ведь я ж тебе и пытаюсь объяснить, Володя, я бы взял, да мешают мне, палки в колеса суют!

– Не понял! Это кто же тебе мешает вести такое ответственное следствие?

– Да все куратор этот подосланный, Турецкий! Я вообще считаю, надо всех фигурантов по этому делу прижать как следует… Кого надо – в камере как следует подержать. Вот дело и покатится. Само… Кстати, помнишь, я тебе рассказывал, певица-то, ну эта, ко мне заявилась, Анаис…

– Анаис? – живо заинтересовался собеседник. – Ну помню. Я тебе еще сказал, что ее генеральный наш любит. Ну-ну, и чего она?

– Она? Она-то ничего, кроме того что влюблена в этого грузина, которого подстрелили, как кошка…

– Погоди, погоди, она что, любовница этого Топуридзе? Ну, суки! Ну слуги народа! Надо будет шефу рассказать… Порадовать… Слушай, а она всем дает или только московским? – И заржал, считая, что пошутил, подхихикнул ему и Калинченко. – Ну так и что она? – продолжил разговор заместитель генерального прокурора.

– Знает очень много. Ты тогда сказал – не трогать ее. А я думаю, если ее раскрутить – сразу все раскроем. По-моему, она даже и организаторов, и заказчиков знает… И все они где-то там, ближе к этому самому московскому правительству, нюхом чую…

– Погоди, погоди! Чего ж нюхом-то. Я же не сказал: вообще не трогать, я сказал: аккуратно, чтобы вони не было. Возьми да и прижми дамочку аккуратненько. Ну не мне же тебя учить!

– Она видишь как – рассказала кой-чего вообще, а дальше, конкретно, отказывается. «Ах, не хочу ставить любовника в неловкое положение! У него семья, у него дети, а о нашей связи никто не знает…» И главное – ведет себя так вызывающе… Слушай, Володь, а что, если ее все-таки на нары? Вот запоет, так запоет, гадом буду!

– Э, э, ты чего, Жорик. – Одного этого «Жорика» было достаточно, чтобы понять, что к чему: Жориком друг звал Юрия Степановича либо когда подсмеивался над ним, либо когда тот действительно зарывался. – Ты что, милый! Я тебе втолковываю – ее генеральный прокурор любит, а ты – на нары!

Потом он прервался:

– Подожди, Юрий Степанович, тут текущие бумаги принесли.

Глухая пауза продолжалась долго, минуты три. Калинченко терпеливо ждал – не вешать же трубку. Наконец высокий друг прорезался снова:

– Давай говори, а я буду одновременно бумаги смотреть.

Он еще какое-то время выпытывал подробности допроса певицы и подробности расследования вообще, – видно сразу, повесив трубку, побежит радовать Самого рассказом о проделанной работе и о том, что известная певица Анаис оказалась любовницей не кого иного, как того самого подстреленного махинатора из московского правительства. Он слушал, шуршал бумагами и становился все менее веселым, все менее напористым. А дослушав до конца и уяснив, что хоть и есть прогресс в деле, и даже больший чем в других аналогичных делах, но все же следствию особо пока похвастаться нечем, сказал вдруг, без связи вроде с тем, что Юрий Степанович ему докладывал: