Читаем Москва слезам не верит полностью

Залы с картинами восемнадцатого века она прошла, почти не задерживаясь. Лица на портретах отличались от сегодняшних спокойствием и невозмутимостью. Им-то о чем было беспокоиться? И деньги не надо рассчитывать от получки до получки, и откладывать не нужно целый год, чтобы купить пальто.

Катерина задерживалась у картин, которые она знала по репродукциям. Она долго рассматривала «Утро в сосновом бору» Шишкина. Красногородск окружали леса, и всегда жители боялись медведя-шатуна. В рассказах медведь всегда был один. В то, что собралось такое количество медведей в одном месте, Катерине поверить было трудно, но художники, как и писатели, тоже имеют право на вымысел, на преувеличение – так говорила им учительница литературы.

Катерина постояла у картины Пукирева «Неравный брак». По урокам истории она знала, что помещик мог выдать замуж крепостную девушку за того, кого выбирал сам, потому что в России существовало крепостное право, практически рабство, и было это почти сто лет назад. Катерина быстро подсчитала, и вышло, что ее прадед был рабом. Она посмотрела на дату на табличке. В это время крепостное право уже отменили, к тому же невеста, судя по одежде, явно не из крестьянок. Катерина читала, что девушек раньше выдавали замуж по расчету насильно, за богатых. В это она тоже не очень верила, в конце концов, можно было и сопротивляться, устроиться на работу. Катерина записывала в большую тетрадь афоризмы и красивые выражения, в основном про любовь. Многие девочки имели такие тетради, выписывали чаще не из книг, которые читали, а переписывали одна у другой. Тетрадка Катерины начиналась с выражения: «Умри, но не давай поцелуя без любви». Потом шла запись: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях» – Долорес Ибаррури. Уже в общежитии Людмила перечитала эту цитату и сказала:

– У нас на заводе говорят по-другому, лучше дать стоя, чем на коленях.

Катерина перешла в залы с картинами советского периода. Люди на картинах мало напоминали живых. Очень мускулистые мужчины и очень грудастые женщины. Таких в жизни встретишь одного на тысячу. А лица чем-то напоминали святых на иконах, такая же строгость и торжественность.

Катерина почувствовала, что устала, ей не хотелось больше смотреть, хотя она прошла еще только залы с живописью тридцатых годов. Она решила досмотреть в следующий раз и направилась в буфет: утром она выпила одну кружку молока с булкой и сейчас хотела есть. В буфете взяла сосиски, хлеб и чай.

Командированные, с которыми она переходила из зала в зал, уже сидели за столиком. Один из них, самый молодой (не старше тридцати, определила Катерина), поймав ее ищущий взгляд, показал на свободное место за их столиком. Катерина подошла, улыбнулась и поблагодарила.

– Я вам завидую, – сказал молодой человек. – Вы можете хоть каждый день ходить в галереи и театры. Вы ведь москвичка?

– Да, – ответила Катерина, – я москвичка.

И поняла, что ответила, как отвечает Людмила, и даже улыбнулась в ее манере. Она решила поправиться и сказать, что в Москве всего год, но не успела. Командированный уже задал следующий вопрос:

– Вы учились в художественном институте или училище?

– Почему вы так решили? – удивилась Катерина.

– По тому, как вы смотрели на картины. У одних мастеров вы останавливались, мимо других пробегали. Я не ошибся?

Катерина растерялась. Людмила, наверное, ответила бы, да, вы не ошиблись, но она еще не умела, как Людмила, поддерживать разговор, выслушивая собеседника и пересказывая его же рассуждения только другими словами.

– Нет, – призналась Катерина. – Я к искусству не имею отношения.

– А к чему имеете?

– Ни к чему, – Катерина решила не врать. – Я поступала в химико-технологический и провалилась.

– Я тоже поступил со второй попытки. Закончил автодорожный. Знаете, тот, что рядом с метро «Аэропорт».

– Знаю, – ответила Катерина. – Я живу в Химках-Ховрино.

– Этот район начал застраиваться, когда я учился в институте. Меня зовут Андрей, – представился ее новый знакомый.

– Меня Катерина.

Двое других командированных поглядывали на них, но молчали. Потом поднялись:

– Мы в гостиницу. – И ушли.

– Деликатные люди, – отметил Андрей. – Заметили, что вы мне понравились, и отошли.

– Вы в командировке?

– Да. Я живу в Брянске. Распределили после института. Я сам брянский.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза