Москва слезам не верит

Изабелла подняла глаза на академика и улыбнулась, едва растянув губы, – так она улыбалась сантехникам и вахтерам. Скандал она устроит уже в такси и потом это долго будет ему поминать. Но скандалить при девушках Изабелла не стала. А тем временем академик уже понес чемоданы к лифту, Катерина подхватила сумки. Изабелла взяла Чапу на руки и вошла бы с собакой в лифт, если б Катерина не перехватила ее. Уже из лифта Изабелла спросила:

– А она чистоплотная?

Наверное, это был оскорбительный вопрос, но Людмила улыбнулась:

– Очень! Очень чистоплотная.

И лифт поехал вниз. Девушки вернулись в квартиру. Людмила вошла в кабинет академика, осмотрела корешки книг в книжном шкафу, потом прошла в спальню, увидела две огромные деревянные кровати, бросилась на одну из них и расхохоталась.

– Ты чему радуешься-то? – удивилась Катерина.

– Жизни. Завтра устраиваем вечеринку. Наконец я соберу всех своих знакомых, устрою смотрины и остановлюсь на ком-нибудь одном.

– Остановится ли он на тебе? – заметила Катерина.

– А куда он денется? От дочек академика не отказываются.

– Значит, ты – дочь академика?

– Да, – подтвердила Людмила. – Уже почти год. И все, кто будут здесь, знают, что я дочь академика.

– Небольшая нестыковочка получается. Они же москвичи и по номеру телефона сразу определяют район.

– Все просто, – мгновенно нашлась Людмила. – Мы поссорились с отцом-академиком и переехали к бабушке. А теперь помирились и переехали в родную квартиру. Это вполне объяснимо.

– Что-то у академика слишком молодые дочери! – продолжала сомневаться Катерина.

– Бывает, – возразила Людмила. – От второго брака. Академики, как известно, бросают старых жен и женятся на молодых. Мы вполне могли бы быть дочерьми Изабеллы.

– Академику шестьдесят два года. Сколько же лет его матери, твоей бабушке значит? – спросила Катерина.

– Восемьдесят. Раньше рожать в восемнадцать лет было почти нормой. А могла и в семнадцать, – тут же посчитала Людмила и похвалила Катерину: – Ты молоток! Все предусматриваешь. Один мой знакомый советовал мне учиться на юриста, мол, я приметливая. Он тебя не знал. Вот уж кто приметливая! Все учитываешь, поэтому ты так хорошо в станках разбираешься. Значит, решаем так. Я старшая дочь, ты моя младшая сестра.

– Я тебя старше на полгода, – возразила Катерина.

– Я увереннее тебя держусь, а уверенные всегда выглядят старше.

– Понятно. Вот только почему одна дочь академика работает штамповщицей на галантерейной фабрике, а другая – формовщицей на хлебозаводе?

– Да ничего подобного! – тут же отреагировала Людмила. – Я учусь в медицинском, специализируюсь по психиатрии, а ты на первом курсе своего химико-технологического.

– А зачем это вранье? – не поняла Катерина,

– Понимаешь, насколько я разбираюсь в жизни, мужчины предпочитают жен с интеллигентными профессиями. Врач, например, – в белом халате, ручки чистые, если надо, сама всю семью вылечит. Или учительница музыки. И романтично, и приличные деньги можно зарабатывать, если давать частные уроки. Сейчас все на музыке помешались. В магазинах на пианино в очередь записываются. А вот инженерша, строительница, хотя и с высшим образованием, котируются значительно ниже. Работа грубая, не женская. К тому же от такой жены у интеллигентного мужчины комплексы развиваются. Он гвоздя вбить не может, а она все может. Химик вполне годится, хотя и не очень понятно – ясно только, что в белом халате, пробирки там всякие, реторты. Очень престижная профессия, конечно, художник-модельер, но, боюсь, без подготовки ты не справишься.

– А ты как психиатр справишься? – усмехнулась Катерина.

– Конечно, – подтвердила Людмила. – Я же все-таки полгода санитаркой в психбольнице работала. Я им такие истории из жизни рассказываю, что они сами шизеют. Пойми, главное – вызвать первоначальный интерес к себе.

– Но потом же все равно все раскроется, – заметила Катерина.

– Ничего не раскроется, все продумано. Во-первых, я могу снова рассориться с папой-академиком и снова переселиться «к бабушке» в общежитие. Он делает мне предложение, я переезжаю к нему, а куда я каждое утро езжу – на хлебозавод или в институт, очень быстро не определишь. Так какое-то время тяну, беременею, рожаю ребенка. И тогда – какая ему разница, кем я была когда-то. Когда он все узнает, будет поздно. Он уже привык, ребенка обожает, без меня жизни себе не представляет, еще и сам прощения просить будет.

– За что?

– К тому времени найдется за что, – рассмеялась Людмила. – Как сейчас, наверное, академик вымаливает прощение у Изабеллы.

– Нет, – сказала Катерина. – Не буду я представляться дочкой академика.

– Ладно, – согласилась Людмила. – Тогда я представлю тебя как нашу домработницу.

Катерина не обиделась, пыталась представить ситуацию, в какой она может оказаться уже завтра.

– Ну какая я дочка академика? Не видно, что ли, что я псковская?

– Уже не видно, – возразила Людмила. – За год псковский говор у тебя почти исчез. Выдают человека два обстоятельства: если он неправильно ставит ударения в словах – а с этим у тебя все нормально – и если задает глупые вопросы. Но ты глупых вопросов не задаешь.