Москва сталкеров

Одетые в камуфляж молодые люди приближались к посту охраны. Теоретически нужно всего лишь пройти мимо – это ведь так просто. Но в груди у Игоря – конечно, он в этом никогда никому не признавался – в такие моменты всегда что-то сжималось. Он понимал, что охранникам, по большому счету, нет до них никакого дела. А если эти толстые мужики в форме и спросят, что ребята тут делают в такой поздний час, можно сказать, что были в автомастерской у друзей, выпили немножко, задержались. Все логично, отговорка есть, всем на все наплевать, никто не станет выяснять правду. Однако сердце Игоря не размышляло, оно просто бешено колотилось. Но что самое интересное – во всем этом гребаном сталкинге ему это нравилось, пожалуй, больше всего. Если подробно разобрать и разложить по полочкам все эмоции, которые он испытывал во время забросок – любопытство первооткрывателя, страх, чувство превосходства над серой массой, сидящей сейчас перед телевизором, – ощущения в момент выброски абсолютно точно были самыми сильными, буквально пропитанными адреналином.

Охранники даже не посмотрели на них. «Синяя буря» легким бризом прошелестела мимо шлагбаума, нырнула в очередную арку между домами и вышла на отрезок Новоостаповской улицы, параллельный Волгоградскому проспекту.

«Я буду бороться за Рейдена. Я докажу, что достойна его. Я приму этот спор и выиграю», – решила Ворона за секунду до того момента, когда адреналиновая атака путешествия по АЗЛК, наконец, захлестнула ее, и она запрыгнула на спину Игоря с криками:

– Ура!!! Это было так круто!!!

Крыши Новоостаповской, все в своих обычных московских делах, ответили невнятным эхом.

Глава 2. Рейден. Кабло на «Октябрьском поле»

Есть только два цвета – черный и белый. Белый – для снега, а черный во всех его оттенках – для всего остального, чтобы определить границы. В лесу очень тихо, настолько тихо, что применима банальная фраза: «слышно, как падает снег». Идеально чистое и белое полотно искрящегося в солнечных лучах нарушается петляющей чередой глубоких следов примерно 40 размера или чуть меньше. Он старается идти прямо по ним. Не потому, что так проще, а чтобы не нарушать какой-то установленный до него порядок. Ему неудобно, хочется шагать шире, чем позволяет расстояние между этими овальными провалами в снегу, но он смирился.

Он не помнит, когда начал идти по следу и куда он идет. Ему просто кажется, что он должен выполнять это действие – ступать ровно, не промахиваться, держаться определенного темпа, не обращать внимания на усталость, просто выполнять свою «работу».

Иногда ему приходит в голову, что забыл о чем-то важном, что уже думал об этом совсем недавно, но что-то отвлекло его, и теперь он вот-вот опять нащупает прежнюю мысль. «Что же это было?» – Он морщит лоб, силясь вспомнить. – «Что-то про следы на снегу… Зачем я иду и куда? Принесет ли моя деятельность какую-то пользу мне или окружающим? А главное…» Но тут где-то высоко каркает птица, он вздрагивает, запрокидывает голову вверх. Потом широко расставляет руки в стороны, чтобы не потерять равновесие, не упасть, смотрит под ноги. И вот он уже снова забыл, о чем думал только что. «Закурю сигарету, когда пройду еще ровно сто шагов. Один, два, три…» – начинает считать он, чтобы было веселее идти.

Освещение не меняется, поэтому совершенно невозможно понять, сколько прошло с тех пор, как он начал свой путь. Ему кажется, что ступает по снегу уже целую вечность – как минимум сутки. Хотя если бы кто-нибудь сейчас с уверенностью заявил ему, что прошло всего полтора часа, он поверил бы и совсем не удивился. Чувство времени совершенно притупилось. Так бывает в подземных пещерах, где искривленные грани пространства сжимают время. Это знает каждый продвинутый диггер-спелеолог.

Он снова начинает задумываться: «Вдруг и правда прошло уже несколько недель, а может, и лет? А я все иду, иду, иду, сам не зная, куда и зачем. Я могу состариться в этом тихом, спокойном и красивом заснеженном лесу. Могу пропустить что-то очень интересное за его пределами, а еще все, кто меня знал, легко могут забыть о моем существовании… Как бы мне стать таким же свободным, как ворона, без дела качающаяся на ветке?»

И тогда он увидел качели. Они висели между двух огромных сосен на толстых и очень длинных цепях. Под качелями следы обрывались. Он, ни секунды не раздумывая, сел на качели и оттолкнулся обеими ногами от земли. Чуть позже еще раз оттолкнулся, и еще раз – и вот он уже парит над землей. Вперед и назад, туда и сюда – словно маятник.

Он раскачивался с удовольствием, больше не спрашивая себя, зачем он это делает. Когда ты счастлив, подобные вопросы не лезут в голову, а он был счастлив. Ему нравилось ощущение полета, невесомости, свободы.