В данной главе фокус внимания смещается с защитников архитектурного наследия Москвы на активистов, обороняющих свои жилые дома и районы от новой застройки. Хотя масштаб их деятельности кажется менее значительным, они тоже объединяются в «инициативные группы» для противостояния переменам, навязываемым их жизненному укладу извне; тоже учатся доверять незнакомым людям, имеющим схожие проблемы; тоже стремятся к «праву на город» [Mitchell 2003; Sassen 2003]. Осваивая новые способы сопротивления и солидаризируясь с другими протестующими, москвичи меняют самих себя. Они становятся гражданами, хотя осознанно ставят перед собой гораздо более скромные цели, например спасение местной детской площадки. В отличие от движения за сохранение культурного наследия гораздо более распространенное явление – защита типовой застройки – не привело к созданию постоянных структур наподобие Архнадзора. Однако представляется, что защитники обычных жилых кварталов вместе с защитниками культурного наследия и другими самоорганизовавшимися протестующими создали в российской столице культуру протеста. Жители каждого района города теперь знают, что делать, если их округа окажется под угрозой, и многие из них готовы поддержать протестующих в других местах.
Примечательно, как быстро протодвижение и его участники поднимаются от местных проблем к гораздо более возвышенным размышлениям о правах и их связи с государством. <…> Их отчаяние вызвано чувством бессилия, выходящим далеко за рамки частных претензий. А их надежду укрепляет тот факт, что к ним в знак солидарности присоединяются протестующие из других районов, разделяющие, несмотря на разницу частных проблем, то же недовольство и говорящие на том же языке возмущения несправедливостью [Greene 2014: 165].
В настоящей главе в хронологическом порядке рассматривается эволюция двух родственных типов местной оппозиции: сопротивления принудительному расселению и уплотнительной застройке. Эти взаимосвязанные темы вытекают из явления, которое можно обозначить старым термином «диалектический процесс». Жители, самоорганизовываясь в инициативные группы, строят гражданское общество, заявляя о своих «правах на город», а мэрия, реагируя на протесты москвичей, реформирует свой подход к реконструкции жилых районов. В отличие от марксистской диалектики или химеры неолиберального консенсуса здесь нет никакого расчета на окончательное решение. Однако можно надеяться, что зачастую антагонистические отношения между местным государством и группами гражданского общества перерастут в
Разница в том, что в случае агонизма мы имеем дело не со связкой «друг – враг», а с взаимоотношениями соперников, которые признают законность требований друг друга. Понимая, что рационального решения их конфликта не существует, соперники тем не менее принимают свод правил, в соответствии с которыми будет регулироваться их конфликт [Mouffe2013: 138].
«Цивилизовать» Москву
На протяжении почти двух десятилетий московский мэр Ю. М. Лужков пытался превратить бывшую советскую столицу в то, что он называл «цивилизованным», «комфортным» глобальным городом. Так как в Москве осталось мало свободного пространства, особенно в историческом центре, неизбежным элементом реконструкции являлось «созидательное разрушение». А поскольку московское правительство возглавляли в основном люди, которые учились решать поставленные задачи при советском строе, неудивительно, что до недавнего времени градостроительство представляло собой административно-командный процесс без участия общественности в планировании и принятии решений.