Москва в эпоху Средневековья: очерки политической истории XII-XV столетий

В 1230 г. архиерею представилась еще одна возможность выступить в качестве посредника в княжеском политическом споре. На сей раз речь шла о противостоянии между Ярославом Всеволодовичем и Михаилом Всеволодовичем Черниговским, предметом которого был, скорее всего, Новгород. Видимо, Михаил нарушил крестное целование, когда решил вокняжиться в Новгороде, и вот теперь должна была начаться очередная усобица. Однако Черниговский князь не желал доводить дело до кровопролития. По его инициативе во Владимир прибыло весьма представительное посольство, возглавлял которое сам митрополит Кирилл. Его сопровождали епископ Черниговский Порфирий и игумен киевского монастыря Спаса на Берестове Петр Акерович. Для встречи делегации был вновь собран княжеский съезд, на котором присутствовали оба сына Всеволода Большое Гнездо и их племянники Константиновичи – ростовские владетели. Разумеется, архиереям оказали самый почетный прием. Летопись не упоминает в связи с этими событиями Митрофана, но, вне всяких сомнений, он должен был присутствовать в это время во Владимире и участвовать в переговорах, ведь не мог же он игнорировать присутствие митрополита! Убежденный увещеваниями представителей духовенства (и в том числе Митрофана) Ярослав «взя миръ с Михаиломъ» [ПСРЛ, т. I: стб. 455–456]. Митрофану будет суждено управлять епархией вплоть до монгольского нашествия, в ходе которого Владимир подвергнется разорению, а епископ вместе с семьей великого князя погибнет в дыму на хорах Успенского собора, внутри которого варвары разложат костер.

Русская церковь, Москва и монголы

Татаро-монгольское нашествие пронеслось по землям Руси, сметая все на своем пути. Погибло множество народа, ряд городов превратился в развалины, огромное число людей было уведено в рабство. Церковь, как и другие общественные институты древнерусских земель-государств, серьезно пострадала в результате татарского вторжения. Источники пестрят фактами, доказывающими это (см., напр.: [ПСРЛ, т. I: стб. 460–465]). Описание гибели церковных служителей приобрело в летописях характер клише, но за этим, без сомнения, стояли реальные события [Охотина 1989: 158]. Данные летописей подтверждает и археология (см., напр.: [Жарнов 2003: 55]). Учитывая все это, сложно согласиться с мнением, что церковная организация «несмотря на тяжелейшие бедствия, потрясшие страну, выжила без особых потерь…» [Хорошев 1986: 73].

В материальном плане особо чувствительной для церковной жизни стала потеря книг и утвари (деревянные храмы можно было довольно быстро отстроить вновь) [Голубинский 1997в: 16]. Разорены были и территории, право сбора доходов с которых принадлежало иерархии. Так, в 1239 г. захватчики «град святыя Богородица Гороховець пожгоша» [ПСРЛ, т. I: стб. 470]. Особенно серьезный урон причинен был монастырям: многие из них оказались разграбленными, а их братия вырезана. Это надолго задержало развитие иночества и монастырского хозяйства [Будовниц 1966: 47].

Судьба высших иерархов была различна: некоторые из них вдохновляли народ на борьбу с завоевателями. Так, например, епископ Владимирский Митрофан призывал паству оборонять свой город [ПСРЛ, т. II: стб. 779–780]. Другие не решились разделить судьбу паствы. Е. Е. Голубинский полагал, что если признать обязанностью епископов вдохновлять народ на борьбу, «то летописи не дают право нам сказать, чтобы епископы наши оказались на высоте своего призвания…» [Голубинский 1997в: 14]. Покинул свой город перед нашествием епископ Рязани [НПЛ: 75, 287; ПСРЛ, т. I: стб. 515]. При этом для ухода иерархов из обреченных на разорение городов существовали и некоторые разумные доводы. Конечно, гибель для владыки вместе с защитниками русских городов была почетна, но кто бы ставил священников, если бы на Руси совершенно не осталось епископов [Голубинский 1997в: 15]? В областях, где епископы погибли, долгое время особенно остро ощущался недостаток в священниках [Голубинский 1998б: 86].

Незадолго до разгрома татарскими войсками Киева туда пришел из Никеи митрополит Иосиф, грек по национальности [НПЛ: 74, 285; ПСРЛ, т. I: стб. 514]. Далее о нем нам ничего не известно. Его имя не упоминается в связи с падением Киева, он просто пропал без вести. Мнение, что Иосиф бежал из Руси, кажется весьма вероятным [Будовниц 1960: 324; Охотина 1989: 158; 1990: 68; Хорошев 1986: 73; Алексеев 1988: 66]. Кроме страха перед надвигавшейся монгольской угрозой Иосифом могли руководить дипломатические расчеты: Византия желала иметь с ханами мир и даже династическое родство [Карташев 1993: 290].