Москва в улицах и лицах

Загорелся даже Кремль, который покинул спешно Наполеон, с трудом выйдя из разбушевавшегося моря огня. Погиб Московский университет, картинные галереи и библиотеки вельмож. Испепелились летописи, рукописные книги, погиб оригинал "Слова о полку Игореве", породив так называемую "проблему авторства", которую невозможно решить без вещественного доказательства текста гениального сочинения.

Шесть дней бушевал пожар. Город сгорел бы целиком, если бы не хлынувший запоздалый дождь, сыгравший роль пожарного.

Большая Лубянка и дом Ростопчина не сгорели. Разыгравшаяся перед ним сцена самосуда описана Львом Толстым на страницах романа "Война и мир". Сочувствие писателя, конечно, на стороне Верещагина. Ростопчин и сам не рад был всю последующую жизнь тому, что сделал в горячке в то роковое утро.

Посетивший дом губернатора интендант Анри Бейль поражен был библиотекой. Он увидел в ней много французских книг. Попал ему тогда в руки роскошный переплет с надписью на обложке "Святая Библия". Но книга оказалась антирелигиозная, доказывавшая "небытие божье". Этот интендант, известный миру под псевдонимом Стендаль, писал сестре из Москвы: "Этот город был незнаком Европе, в нем было от шестисот до восьмисот дворцов, подобных которым не было ни одного в Париже...самое полное удобство соединялось здесь с блистательным изяществом".

Примерно такую же оценку Москве дал Наполеон в письме жене: " Я не имел представление об этом городе. В нем было 500 дворцов, столь же прекрасных как Елисейский, обставленных французской мебелью с невероятной роскошью, много царских дворцов, казарм, великолепных больниц. Все исчезло, уже четыре дня огонь пожирает город. Так как все небольшие дома горожан из дерева, они вспыхивают как спички. Это губернатор и русские, взбешенные тем, что они побеждены, предали огню этот прекрасный город... Эти мерзавцы были даже настолько предусмотрительны, что увезли или испортили пожарные насосы".

За исключением явного преувеличения числа дворцов - все здесь истинно.

Во время французской оккупации в доме Ростопчина жил граф Лористон, который ездил в ставку Кутузова с предложением мира.

Кутузов не скрывал, кто сжег Москву. Лористону он сказал : "Я хорошо знаю, что это сделали русские. Проникнутые любовью к родине и готовые ради нее на самопожертвование, они гибли в горящем городе".

Погибли не только многие мирные жители, но и две тысячи раненных, оставленных на милость победителей.

Вернувшись в Москву, Ростопчин содрогнулся от увиденной картины. С присущей ему энергией бросился помогать погорельцам, спасать больных и раненых, восстанавливать дома. В своем доме по случаю победы устроил бал с фейерверком, о котором город забыл за два года войны.

Но многие москвичи, оставшись без крова, имущества, не простили ему пожара Москвы. Не был доволен губернатором Александр I, не забывший казалось бы такую мелочь на фоне народного бедствия, как казнь Верещагина. В письме губернатору император писал:

"Я слишком правдив, чтобы говорить с вами иным языком, кроме языка полной откровенности: его казнь была бесполезна и при том ни в коем случае не должна была совершиться таким образом".

Тень покойного сына купца, "мальчики кровавые в глазах", мучили Ростопчина до смерти. Граф до конца жизни не признался, что Москва сгорела по его вине, в написанной брошюре "Правда о пожаре Москвы" доказывал, что это произошло по воле случая. Версию Ростопчина поддержали и развили дружно... советские историки, доказывавшие, что подожгли город французы. Почему очевидное представлялось невероятным? Сталинские историки полагали, что возлагать вину на русских, значило "низкопоклонствовать перед Западом". Поэтому мне на уроках в школе внушали лживую версию. Детским умом я понимал, Наполену не было смысла сжигать в день триумфа завоеванный город, резиденцию в Кремле.

После отставки Ростопчин эмигрировал во Францию, к нелюбимым французам, где его, как героя борьбы с Наполеоном, ждал восторженный прием. В Москву он вернулся умирать.

В 1812 году богатые дворяне на свои деньги снаряжали полки, все вместе они пожертвовали три миллиона рублей на нужды армии. Московские купцы на алтарь отечества положили десять миллионов рублей! О чем это говорит? Уже тогда отечественные предприниматели крепко стояли на ногах, могли покупать недвижимость, которой прежде владели аристократы.

Так, престижное владение Голицыных на углу Большой Лубянки и Кузнецкого моста перешло к серпуховскому купцу Василию Васильевичу Варгину. То был настолько богатый человек, что смог построить здание, которое арендовал у него Малый театр. Его называли "домом Варгина". Гоголь оставил характеристику: "Василий Васильевич Варгин, умный купец в Москве", он видел в его лице того самого "положительного героя", чей образ так не давался ему в "Мертвых душах".