Москва в жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова

Вигель рисует в своих записках сцену, которую он наблюдал в детстве, гуляя по Тверскому бульвару. Толпа издали следует за человеком небольшого роста, который то идет быстро, почти бежит, то вдруг остановится, вынет бумагу и начнет что-то писать. «Вот Шаликов, – говорили в толпе, – вот минуты его вдохновения».

Князь Шаликов – типичная московская фигура. Он остается завсегдатаем Тверского бульвара почти в течение полстолетия. В самое глухое летнее время, когда все разъезжаются по своим подмосковным, и тогда его можно встретить на бульваре. «На Тверском бульваре попадаются две-три салопницы, да какой-нибудь студент в очках и в фуражке, да кн. Шаликов», – пишет Пушкин жене в августе 1833 года[124].

Успех, встретивший Шаликова при начале его литературной деятельности, был непродолжителен. К нему относились с насмешкой, называли «кондитером от литературы», «присяжным обер-волокитой», «князем вралей».

Одна из эпиграмм Лермонтова обращена к Шаликову:

Вы не знавали князь Петра;
Танцует, пишет он порою,
От ног его и от пера
Московским дурам нет покою;
Ему устать бы уж пора,
Ногами – но не головою[125]

.

По вполне понятным причинам Шаликов, говоря о маскараде, не счел нужным упомянуть об этой эпиграмме. Маскарад был многолюден. В полночь загремели на хорах грубы, и все поздравляли друг друга с новым годом. Шаликов не пишет о том, что в толпе масок была невысокая широкоплечая, несколько коренастая фигура в костюме древнего астролога. В отверстиях маски блестели большие темные глаза. Астролог держал подмышкой сделанную из картона книгу судеб. На страницах книги были наклеены из черной бумаги громадные китайские буквы, а внизу помещались стихи.

Под маской астролога скрывался студент Лермонтов.

Молодое поколение фамусовской Москвы

1. Башилов-сын

В своей эпиграмме Лермонтов обращается к Башилову-сыну, как к старшине собрания лжецов, бросает всему собранию обвинение в лживости:

Вы старшина собранья верно,
Так я прошу вас объявить,
Могу ль я здесь нелицемерно
В глаза всем правду говорить? –
Авось, авось займет нас делом
Иль хоть забавит новый год,
Когда один в собраньи целом
Ему на встречу не солжет…[126]

Башилов-сын – московский весельчак, как и его отец. В годы Лермонтова он вращается среди литераторов и, не обладая талантом, пишет слабые подражательные стихи.

Автор рецензии в «Северной пчеле» называет Башилова «галиматистом», «главой» «всех плохих стиходелателей», возмущается, что его печатают в одной книге с Пушкиным и Вяземским, и приводит «образчик его самоделья» под заглавием «Ни тпру, ни ну»[127].

Имя Башилова-сына мы встречаем в «Старой записной книжке» Вяземского. «В первый раз Пушкин читал „Полтаву“, – пишет Вяземский, – в Москве у Сергея Киселева при Американце Толстом, сыне Башилова, который за обедом нарезался и которого во время чтения вырвало чуть ли не на Толстого»[128].

Башилов выведен в повести Н. Макарова «Задушевная исповедь», опубликованной в «Современнике» в 1859 году. Напомнив о литературном прошлом и бывших литературных связях своего героя: «пописывал стишки», «знавал Пушкина, Жуковского», автор изображает его в то время, когда Башилов жил в деревне помещиком, а потом, разорившись, поступил на службу к винному откупщику. «Ни малейшего следа какой бы то ни было нравственности в этом олицетворении самого грубого, самого жестокого цинизма!.. Ум довольно острый и оригинальный… Но не признававший ничего возвышенного. Характер – неукротимо буйный, дерзкий, раздражительный» – таков резко отрицательный портрет Башилова, нарисованный автором повести.

2. Костя Булгаков

Одна из эпиграмм Лермонтова обращена к его товарищу по пансиону Косте Булгакову.

Имя Кости часто встречается в эти годы в письмах его отца Александра Яковлевича Булгакова. Костя поступил в Московский университетский благородный пансион в сентябре 1829 года, а до этого учился в Царском селе.

Весной 1829 года Булгаков-отец сильно встревожен слухами о закрытии лицейского пансиона. Решив отдать Костю в Московский университетский благородный пансион, Булгаков едет туда на публичный акт познакомиться с тамошними порядками. Экзамены и акты в пансионе проходили в торжественной обстановке, при большом количестве гостей. Экзамены бывали в декабре, акт – весной.

«Я был в субботу на акте Университетского пансиона, – пишет Булгаков брату 8 апреля 1829 года. – Очень было хорошо. Я обходил потом с Курбатовым[129] все заведение, видел постели, больницу, видел их обед, отведывал; все это очень хорошо, сколько я мог заметить. Курбатов вызвался уже особенное иметь о Косте попечение»[130].