Москва в жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова

В марте 1829 года Булгаков писал брату: «Вчера провели мы очень приятный вечер дома. Давно к нам просился поэт Пушкин в дом; я болезнью отговаривался, теперь он напал на Вигеля, чтобы непременно его к нам в дом ввести». Пушкин просидел у Булгаковых весь вечер, был очень весел, восхищался их детьми и пением дочери Кати, которая исполняла романсы на его стихи. Пушкин «едет в армию Паскевича, узнать ужасы войны, послужить волонтером, может и воспеть это все. Ах! не ездите, – сказала ему Катя: там убили Грибоедова. – Будьте спокойны, сударыня: неужели в одном году убьют двух Александр Сергеевичев? Будет и одного!»[195] Разговор в таком духе продолжался до двух часов ночи.

Весь зимний сезон 1830-1831 годов Пушкин в центре внимания фамусовской Москвы. Интерес к Пушкину усиливается еще и тем, что он собирается жениться. Его невеста – известная московская красавица Наталья Николаевна Гончарова. Свадьба, да еще свадьба Пушкина, дает богатую пищу разговорам. Паутина пошлых сплетен плотно опутывает Пушкина и его невесту.

Все это «жужжанье» в московских гостиных, которое приходилось слышать Лермонтову, задевало поэта.

Тут необходимо вспомнить о жестокой травле Пушкина в журналах начала 30-х годов, что сильно волновало Лермонтова. Не могла не вызвать его возмущения информация в первом январском номере «Московских ведомостей» 1830 года о том, что Пушкин вместе с Булгариным избран почетным членом Общества любителей российской словесности. Имя великого русского поэта стояло рядом с именем Фаддея Булгарина.

В глазах Лермонтова оскорблен был не только Пушкин. В его лице было унижено самое дорогое, самое святое в жизни – высокое звание поэта.

В новогоднем стихотворении, адресованном Павлову, Лермонтов с горечью писал:

Как вас зовут? ужель поэтом? –
Поймет ли мир небесный глас?
Я вас прошу в последний раз,
Не называйтесь так пред светом:
Фигляром назовет он вас! –
Пускай никто про вас не скажет:
Вот стихотворец, вот поэт;
Вас этот титул только свяжет
И будет целью всех клевет;
С ним привилегий вовсе нет[196]

. –Та же горечь слышится и в стихотворениях самого Пушкина этого периода. В «Северных цветах» на 1831 год было опубликовано стихотворение, в котором мы находим непосредственное отражение его переживаний в атмосфере фамусовской Москвы. Возможно, что этим стихотворением Пушкина был подсказан Лермонтову и образ фигляра:

К доброжелательству досель я не привык –
И странен мне его приветливый язык.
Смешон, участия кто требует у света!
Холодная толпа взирает на поэта,
Как на заезжего фигляра: если он
Глубоко выразит сердечный, тяжкий стон,
И выстраданный стих, пронзительно-унылый.
Ударит по сердцам с неведомою силой, –
Она в ладони бьет и хвалит, иль порой
Неблагосклонною кивает головой.
Постигнет ли певца незапное волненье.
Утрата скорбная, изгнанье, заточенье, –
«Тем лучше, – говорят любители искусств, –
Тем лучше! наберет он новых дум и чувств
И нам их передаст». Но счастие поэта
Меж ими не найдет сердечного привета,
Когда боязненно безмолвствует оно – [197]

В стихах Лермонтова, написанных пять лет спустя, есть отклики на это московское прошлое:

Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один как прежде – и убит!

– писал Лермонтов в Петербурге в 1837 году.

И дальше:

Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, смелый дар -[198]

Что значит это «прежде»? Когда это «сперва»? Лермонтов мог иметь в виду то, что было за пять лет перед тем, в Москве, где они оба жили и чему он был там свидетелем.