Москва - Варшава

И Повар действительно многое уничтожил. В частности, уничтожил он ксерокопию записки, которая была приложена к пластинке с песнями Окуджавы. Действовал он так не из благородства. Случись с ним что, думал Повар — в конце концов, все мы смертны и все мы под Богом ходим — и на его место вполне могут посадить какого-нибудь профана и идиота, единственной заслугой которого является родство с кем-нибудь из руководителей страны… За последние годы немало появилось таких, которые приходили в «систему» с лейтенантскими звездочками, а через полгода-год уже красовались в генеральских креслах, потеснив заслуженных и опытных офицеров, с полным правом ожидавших повышения на освободившуюся должность. И даже сам руководитель «системы» — человек, в облике которого можно было различить странную смесь полковника Вершинина из «Трех сестер» и канцелярской крысы не мог в полной мере этому помешать. Когда «бровеносец в потемках», как часто называли в народе нынешнего главу страны, интересовался, насколько успешно идет продвижение по службе его очередной седьмой воды на киселе, то оставалось заверять, что продвижение идет вполне успешно. Да и с другими «товарищами по Олимпу» приходилось считаться. Политика… Руководитель сам примеривался к месту нынешнего главы страны, поэтому не стоило никого обижать.

И, разумеется, такие на тяп-ляп испеченные генералы заваливали любые серьезные дела ещё успешней, чем делали карьеру. У кого-то из них хватало разума заниматься проблемами, где трудно было напортачить — диссидентами всякими и прочим (хотя и тут, по мнению Повара, ошибки бывали грубейшие) или полагаться на опытных подчиненных, приписывая себе потом их заслуги, но и подчиненных не оставляя в накладе. Но кое-кто…

И если бы такой неразумный пришел на место Повара, то сумел бы дров наломать. Поэтому Повар содержал всю документацию в таком порядке и по такой системе отбора и перекрестных ссылок, чтобы и после него работа могла продолжаться успешно, при любом начальнике. Скажем, сохрани он в полном объеме сведения о романе Янчаускаса и Жулковской — и человек не очень соображающий мог бы вцепиться в эти досье, и «наехать» на Литовца: мол, раз у тебя роман с полячкой из такого круга, то, давай, раскручивай её в нашей работе, тебе и карты в руки. Озверевший от такого нажима Янчаускас вполне мог взбрыкнуться и выкинуть что угодно, хоть перебежчиком стать. И вины в этом ничьей бы не было, кроме вины дурака-начальника. А так, ценнейший агент сохранялся и продолжал действовать. Если же придет разумный человек, то по оставленной Поваром системе перекрестных ссылок, в которых неразумному не разобраться, он в итоге узнает о Литовце все — и использует эти знания только во благо.

Да, думал Повар, надо разбираться в людях, надо знать их больные места и не задевать их настолько грубо, чтобы и самый верный человек начал подумывать о разрыве с «системой». Он представлял, при каких условиях Янчаускас может выбрать побег на запад — и сделал все, чтобы эти условия никогда не возникли…

Стоп!

Повар, казавшийся дремлющим, шевельнулся и приоткрыл глаза.

Все ли он сделал?.. Когда-то, да, он не исключал для Литовца такую возможность. Но уже лет восемь как у него не возникало серьезных сомнений или подозрений, что Литовец способен «вильнуть». Хотя небольшие проверочки и ловушечки Литовцу время от времени устраивал, для порядку.

Но теперь он припоминал когда-то уничтоженную ксерокопию письма. Припоминал очень живо. Все, связанное с лучшими людьми, он всегда умел держать в голове — и очень этим гордился, хотя гордости своей, как и любых других истинных своих эмоций, никогда не показывал никому.

«Интересный вариант», — подумал он. Маловероятный, но интересный.

И нажал клавишу переговорника.

— Лексеич, где там наши деятели, которые молодого Жулковского пасли? Они ведь снимали его и на фото, и на видео? Будь добр мне несколько снимочков…

Через пять минут снимки лежали перед ним, и Повар внимательно их разглядывал.

— Да-а… — сказал он. — Это — моя накладка. Гуманитарный Университет славится своим уровнем образования, вот я и не удивился, узнав, что Жулковская отправляет сына учиться в нем. Сама Жулковская у нас проходила по касательной к Литовцу, а уж её сын был нам тем более до лампочки… Как же мы так опростоволосились?

«Лексеич» пожал плечами.

— Я видел Литовца всего ничего, но, насколько я его помню, нельзя сказать, что сходство такое уж… — он напрягся, ища подходящее слово. Такое уж изобличительное. Ну да, глаза, подбородок… Но все это может быть и случайным совпадением. Это ж все, так сказать, общее польско-литовское.

— Возможно, возможно… — пробормотал Повар. — Поставь-ка видео.

Видеозапись Повар глядел очень внимательно. Потом встрепенулся.

— Ну-ка!.. Отмотай чуть назад и повтори.

«Лексеич» отмотал чуть назад и опять включил воспроизведение.

Тадеуш, шедший размашистым пружинистым шагом, вдруг остановился, поправил ремень наплечной сумки и при этом словно бы обмахнул плечо.