Москва времен Чикаго

Титовко словно подменили. Он вздрогнул, побледнел, затем его лицо пошло бурыми пятнами. Усков подивился разительной перемене: теперь перед ним за столом сидело нечто седое, плотненькое и с животиком.

Хозяин кабинета вскочил с места, бросился к следователю, схватил его руки:

— Пощадите, Андрей Трофимович, это все нервы! Такое напряжение в последнее время, вы меня понимаете!

— Понимаю. Я тоже человек, хотя вы меня за нею и не считаете. И потому пойду вам навстречу: устрою вас в ту камеру, где раньше находился Мягди. Вы ее помните.

— Да, да, конечно, помню. Прекрасная камера.

— Разумеется, без телефона и телевизора: вам будет не до этого, надо знакомиться с материалами дела.

— Да, да, спасибо.

Следователь посмотрел на Титовко. На том было несколько золотых украшений.

— А вот эти штучки, — он кивнул на золотой браслет в детский пальчик толщиной и печатку с изумрудом, — я бы не советовал вам брать в следственный изолятор.

Мягди, сидя в комнате для допросов, продолжал знакомиться с материалами обвинительного заключения. Читал, читал и все больше удивлялся:

— Неужели все это успел совершить я? — воскликнул он, закрыв очередной том уголовного дела. — Надо спросить у своего защитника.

Сегодня у него должна была состояться встреча с адвокатом, и он заготовил ряд вопросов. Например, ему хотелось уточнить, как долго еще протянется эта бодяга с нахождением его в изоляторе? Нельзя ли придумать какой-нибудь способ улизнуть отсюда?

Адвокат появился с опозданием на полчаса, зато весь лоснился от удовольствия и сознания выполненного долга.

— Поздравляю вас, Мягди Акиндинович! — прямо с порога начал он. — Мы выиграли дело!

— Что, можно собирать манатки и идти домой? — недоверчиво спросил узник.

Адвокат улыбнулся:

— Ну, с этим еще немного рановато. Хотя дело идет именно к тому!

— У… — разочарованно промычал Джевеликян.

— Напрасно огорчаетесь. Я подключил целую группу высококлассных юристов, и нам удалось создать прецедент: Конституционный суд удовлетворил наше ходатайство и принял решение в общий срок предварительного заключения внести время ознакомления обвиняемого с делом.

— Ну и что?

— Теперь, если обвиняемый не уложится в срок, прокуратура обязана изменить ему меру пресечения.

— То есть?

— То есть, — торжественно заключил адвокат, — вы можете оказаться на свободе.

Джевеликян помолчал. Потом, вместо того чтобы поблагодарить адвоката, поинтересовался:

— Выходит, за мой счет освободятся и другие?

Защитник удивился:

— Мягди Акиндинович! О чем вы думаете? Для вас ведь деньги — чепуха. Зато сотни заключенных по всей стране будут с благодарностью произносить ваше имя!

Но заключенный охладил пыл своего защитника:

— Да на хер они мне нужны! Я буду платить свои кровные, чтобы потом Титовко и Петраков оказались на свободе?! Чтобы мои заклятые враги потешались над моей глупостью?! Отменяйте решение!

Адвокат с изумлением взирал на своего клиента. Такое с ним случилось впервые. Он нанял самых высокооплачиваемых и способных юристов страны, консультировался с международными правозащитными организациями, был вынужден подкупить десятки чиновников и за все это получил нагоняй! Но, как человек, привыкший исполнять волю клиентов, он лишь горестно сказал:

— Но это невозможно. Это же решение Конституционного суда! Выше его нет толкователя законов в нашей стране.

Джевеликян с недоумением посмотрел на адвоката:

— Их там много?

— В Конституционном суде?

— Да.

— Судей — человек тридцать.

— Так купите их! Я дам баксы. Сколько примерно потребуется?

Защитник понял, что с этим человеком разговаривать невозможно: они говорят на разных языках. И он произнес роковую фразу:

— Я не могу этого сделать. Так же, как и никто другой. Поэтому прошу меня освободить от обязанности представлять ваши интересы.

Взгляд Джевеликяна стал жестким и страшным. Он медленно, но четко и внятно произнес:

— Освободить? Это вы меня должны освободить. А если не сделаете этого — мои люди найдут вас везде. Даже в Гваделупе или в какой еще там Тмутаракани. Понятно?

Защитник ничего не ответил. Он медленно, словно лунатик, поднялся с жесткого, исцарапанного неприличными словами стула и направился к двери. Но на своей спине отчетливо чувствовал жестокий, непрощающий взгляд заключенного.

…Вот уже который день Усков с Виктором Васильевичем раздумывали, как же им все-таки поступить.

Арестовать мэра и с него начать раскручивать цепочку, которая непременно приведет следствие к премьер-министру? Но в таком случае надо докладывать о своем открытии Генеральному прокурору. Тот непременно сообщит об этом главе правительства. И тогда им вообще ничего не удастся доказать. А что могут сделать с ними — тоже большой вопрос. Когда в деле замешаны такие деньги и такие фигуры — люди идут на все.

Доложить Александру Михайловичу и просить его держать их открытие в секрете? Тогда, конечно, с его помощью можно будет добиться реальных результатов.

Но пойдет ли он на это? Ведь в таком случае ему придется пойти на конфронтацию с главой правительства!