Москва за океаном

Голливудские киношники "презирают свою работу, великолепно понимая, что играют всякую чушь и дрянь".

Встречают они в Америке и белогвардейца, для описания которого не жалеют мерзких, почерпнутых ниже пояса красок — даже невозможно цитировать, чтоб не испортить вам аппетит на неделю.

"Это неспроста, что мы делаем идиотские фильмы. Нам приказывают их делать", — якобы признается им "один" кинематографист. Тут проницательный читатель, разумеется, поймет — это не что иное, как страшно ироничное описание разгонов в отделе пропаганды ЦК.

"Мы видели нескольких русских, которые оказались в Голливуде…Чувствуют себя виноватыми в том, что сидят здесь, а не в Москве. Они не говорят об этом, но это видно по всему".

Американец Адамс — который их возил по стране — говорит им страшные слова:

"Это страна, в которой вы всегда сможете спокойно пить сырую воду из крана, вы не заболеете брюшным тифом, — вода всегда будет идеальная. Это страна, где вам не надо подозрительно осматривать постельное белье в гостинице, — белье всегда будет чистое. Это страна, где вам не надо думать о том, как проехать в автомобиле из одного города в другой. Дорога всегда будет хорошая. Это страна, где в самом дешевом ресторанчике вас не отравят. Еда, может быть, будет невкусная, но всегда доброкачественная. Это страна с высоким уровнем жизни". Коммунистические авторы оставляют эту характеристику без комментария здесь, — про бесправие негров они потом позже долго и страстно высказывались.

"Сервис вошел в самую кровь народа, он составляет чрезвычайно существенную часть народного характера".

"…бутылка хорошего вина предусматривает хороший разговор. А американцы не любят и не умеют разговаривать. Им не о чем говорить… И предпочитают виски".

"Чувство равнодушия и скуки… и не думало проходить. Мы сняли пенки с путешествия. Человек не приспособлен к тому, чтобы наслаждаться вечно. Поэтому всю красоту… мы воспринимали умом. Душа безмолвствовала".

"Почему-то каждый раз, когда начинаешь перебирать в памяти элементы, из которых складывается американская жизнь, вспоминаются именно бандиты, а если не бандиты, то рэкетиры, а если не рэкетиры, то банкиры, что, в общем, одно и то же. Вспоминается весь этот человеческий мусор, загрязнивший вольнолюбивую и работящую страну". Это как бы подсказка тем, кто задается вопросом — а про что сочиняли бы покойные классики сегодня, будь оба живы?

Пора домой… И потому пафос обличения крепчает, они почти проговариваются, признаются: "Мы поняли настроение Максима Горького, который, приехав в Союз после долгих лет жизни за границей, неустанно, изо дня в день, повторял одно и то же: "Замечательное дело вы делаете, товарищи! Большое дело!""

"Какому-нибудь Херсту или голливудскому дельцу удается привести хороших честных работящих средних американцев к духовному уровню дикаря".

"Как спасти Америку и улучшить жизнь?" — вот что волновало их вдали от НКВД! Воздух свободы напоследок пьянил их, как профессора Плейшнера.

И как бы коммунистическая мечта, оправдание ВПК, устранение главного препятствия на пути к всемирному коммунизму, Апокалипсис:

"…и через несколько часов никакого следа не осталось от Америки. Холодный январский ветер гнал крупную океанскую волну".

Василий Песков. "По дорогам Америки" (Москва, 1973)

Перед тем как улетать в американскую экспедицию, я пошел за советом к бывалому человеку — Василию Михайловичу Пескову. Это он (в соавторстве со Стрельниковым) издал двадцать пять лет назад свою великую книгу. Я намеревался получить пару уроков — один по автоделу, другой по английскому. Ну и вообще. Но Василий Михайлович очень нестандартно развил тему:

— Так я машину-то не вожу! И по-английски не говорю…

— ?

— Так это Стрельников за рулем, и переводил он. А я только с блокнотом и камерой…

Замечательно устроился классик!

Может, оттого, что ничего не отвлекало от чистого творчества, книжка удалась и была нарасхват несмотря на неоднократные переиздания.

Я ее с интересом перечел. Песков меня еще на первых страницах усовестил цитатой из Стейнбека: "У нас разъезжают туда-сюда не столько ради желания повидать мир, сколько для того, чтоб потом рассказать".

Песков увидел в Америке много хорошего, доброго: "Патриотическому воспитанию молодежи придается значение очень большое… Одна из любопытных примет Америки — улыбка".

Он балует нас образцами заокеанской наглядной агитации: "Мы не писаем в ваши пепельницы, — пожалуйста, не бросайте окурки в наши писсуары". Или в баре: "Богу мы верим. Остальные платят наличными".

Книжка вся дышит американской и даже больше нашей — тогдашней жизнью, и чему тогда Песков со своим читателем удивлялся, это и есть самое интересное:

"Мы ехали не в сезон, но апельсины горами лежали в лавках".

Забавно, что Пескову везде виделось родное: Оклахома ему сильно напоминала Кубань, а Айдахо — Смоленщину. Я впечатлений с ним сравнить не могу, поскольку Смоленщины не видал, а на Кубани был разве только в Краснодаре.