Москва. Загадки музеев

Петр рассказал о проблемах Джорджио Димарко, ни словом не обмолвившись о копировании картин. Только о меценате из мафии, зависимости от него художника и его желании вернуться на родину в Мурано. После очередного с нажимом произнесенного названия острова, комиссар не выдержал и первый раз назвал Петра по имени:

– Петр, я понял, что у нас появится еще один большой магазин стекла! Информация ценная, еще раз повторите имя – Джоржио Димарко? Похоже, вы помогаете двум итальянцам, нет, трем… в общем, всей Венеции! Мой начальник, квесторе, так любит иметь дело с дипломатическим корпусом, что на ближайший месяц в отделе я его не увижу. Значит, спокойно смогу заняться рутиной, у меня тут убийство и избиение, пока квесторе спасает соотечественника из рук русской мафии.

Уже на следующий день Петр входил в итальянское посольство. В голове вертелось: «Рембрандт копировал Мантенью, Буонарроти – древних мастеров». Откуда пришла эта строчка, он вспомнить не мог. Молодой сотрудник в зауженном донельзя костюме открыл дверь и приветливо улыбнулся. Документы не потребовались – его досье уже изучено и взвешено.

Архитектор Бойцов посчитал, что все пути должны начинаться с Рима. Первым помещением огромного дома стала двусветная мраморная прихожая: черный цоколь, полосами в два цвета стены – персик и терракота, выше пущены арабески по васильковой штукатурке. В центре прихожей беседка каррарского мрамора с грифонами в перилах, вырезанными из цельных блоков камня. Следует пройти от внешних дверей метлахское мелководье, нырнуть под расписной свод беседки, подняться на платформу черного мрамора и мимо зеркала в пол стены пройти в жилые комнаты.

Роскошь пространства ренессансной прихожей не исчерпывалась. Первым внутренним помещением оказался проходной зал, практически коридор, но двенадцатиметровой высоты до стеклянного колпака. С одной стороны – портал с готической коленчатой резной дубовой лестницей на второй этаж. С другого торца – проход через островерхий проем в танцевальный зал. Посередине колышутся седые полотнища шпалер.

Гиляровский рассказывал, что особняк Бергов был первым дворцом с электрическим освещением. И когда на новоселье хозяйка победно повернула выключатель и острый холодный свет залил залу – дамы в многочисленные зеркала увидели свой пятнистый макияж, наложенный под газовыми рожками. До столовой дошла только половина приглашенных… «Не знаю, как дамы, – размышлял Петр, – они всего лишь могли потребовать от супругов побольше пыла – полной электрификации. А вот их мужья после увиденного точно побежали по архитекторам с требованием перестроить особняки. И вот этих штук, лепных и резных, побольше, побольше!»

В зале Петра ждал высокий мужчина лет сорока-сорока пяти – сухие губы твердо держат прямую линию, волосы стоят сероватым ежиком, на галстуке вышит гербовый щит в цветах национального флага. Рукопожатие быстрое, формальное:

– Марчелло Аллегри, советник.

– По культуре? – уточнил Петр.

– По продвижению итальянской культуры… науки… и… языка, – итальянец по-русски говорил чисто, но странно медленно. Соизмеряя каждое мало-мальское словцо.

Петр шагнул к нише, где во всю стену висело большое вертикальное полотно с тремя обнаженными женщинами. Удлиненные фигуры проработанными мышцами и широко поставленными напряженными полусферами грудей напоминали работы Бронзино. Советник вопросительно посмотрел на приглашенного.

– Мы же встретились поговорить об искусстве, – Петра заинтересовала картина музейного уровня.

– Это полотно господин посол привез из своего римского дома, – сухо ответил итальянец.

Все пути ведут в Рим, а все путти[22] собрались в бальной зале особняка. Они соскальзывали с наверший закругленных зеркал, в металлизированном варианте поддерживали потолочный карниз, белели среди золоченой лепнины с дудками и лютнями в руках и задорно улепетывали, мельтеша голубиными крылышками, на живописном плафоне – озорные малыши похищали черную косу Хроноса, пока их подельники закрывали глаза старику розовым венком.

Барокко в самом золоченом изводе на первый засвеченный позолотой взгляд. Модерн – определял, проморгавшись, опытный глаз. Чрезмерность свода с ангелами уравновешивалась строгими стенными пилястрами терракотовых оттенков – любимое в начале ХХ века сочетание пустоты и заполненности. Потолок улетал вверх – широкий живописный фриз разделял небо и мраморные опоры стены, словно в беседку просунулись утяжеленные плодами ветви апельсинов.