Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь

Театр — учреждение консервативное. Он не любит чужаков, которые так и норовят проникнуть в чужой монастырь со своим уставом. Но уж если наглецу удается в нем задержаться, значит, его устав пришелся ко двору. Более яркого примера, чем модельер Андрей Шаров, пожалуй, не найти. И теперь что там псевдобогемный Каплевич с его льняными панамками и короткими штанами для взрослых мужчин…

Кринолины с моргающими глазами, лифчики из иголок! Стеклянные бюстье и мельхиоровые корсеты, не говоря уже о заворотной цветовой гамме, замешанной в основном на светофорных тонах! Шокирующие театральные костюмы, одних пугающие дурновкусием, других приводящие в восторг. В общем, беспредел на театре — это Андрей Шаров. Известный модельер — маленький, щуплый и всегда в окружении длиннющих манекенщиц, совсем как Пьер Карден. Но пока Шаров единственный, кто способен сделать так, чтобы на сцену вышли

ТРИ СЕСТРЫ В СТЕКЛЯННЫХ КРИНОЛИНАХ

Тайна Железной маски пока ждет — Слабительное для художника — Мешки денег уходят в мешки под глазами — Шекспир в кроссовках — Чехов в столовом серебре

— Парадокс заключается в том, что в театр я не ходил, не считая школьных походов, — говорит Андрей Шаров. — Но от них в памяти ничего не осталось, разве только «Принцесса Турандот» в Вахтанговском и «Синяя птица» во МХАТе.

Пока я дошел до решения, что буду художником, я переменил много профессий. Сначала хотел поступать в Историко-архивный и навечно себя в архивах закопать. Потом под воздействием Пикуля задумал стать писателем и разобраться с тайной Железной маски. И вдруг ошарашил всех — буду художником, хотя до этого практически не рисовал. Правда, я хорошо лепил. Три года учился у частных преподавателей, чтобы профессионально заниматься монументальной живописью в Строгановке. Но там был безумный конкурс, и я пошел туда, где он был поменьше, в Институт легкой промышленности — двадцать девять человек на место.

В результате поступил на модельера в расчете позже перевестись в Строгановское. Но как только я попал в этот девичник (на три группы модельеров два парня!), тут же решил остаться в таком малиннике.

— Как монтировались в твоем сознании монументальная живопись и какие-то там тряпки, называемые модной одеждой?

— Я всегда легко менял свои убеждения: где лучше, там мне и нравилось. Если серьезно, я понял, что все зависит не от института, а от тебя самого. Не важно, где ты учишься и кто твои преподаватели, главное — взять от них то, что тебе нужно. Тем более что в то время в институте бытового обслуживания (МТИБО) очень серьезно преподавали живопись. Чтоб ты знала, преподавал у нас Вячеслав Зайцев, он-то меня и приметил в свое время. Всячески прикрывал, когда я прогуливал другие предметы.

Но института я не закончил, потому что уже с восемьдесят девятого года у меня были выставки за рубежом. В Москве, на Кузнецком мосту, в ЦДХ, работы хорошо покупали. Я попал в бум на советскую живопись. В девяносто первом году выставки в Париже и Лондоне… Денег тогда, мне казалось, было караул много. Я помню, что из Киева, где продал несколько своих работ, привез сумку денег четырнадцать тысяч. Думал, на две машины хватит, но за две недели мешки денег ушли в мешки под глазами. Веселье шло круглосуточно.

— То есть ты оправдывал звание пьющего художника?

— О-о!!! Приезжали к какому-нибудь приятелю чайку попить — и на четверо суток. С подвигами, с гуляньями. В принципе, мы не алкоголики были. Главное, чтоб затея была. А когда есть затея, то под это можно пить, гулять, развлекаться. А без идеи скучно было.

— А что ты в то время рисовал? За что платили большие деньги?