ОДИН В ЛОДКЕ, НЕ СЧИТАЯ… ТАЛАНТА
— У вас богатая трудовая биография: обувная фабрика, фабрика швейных машинок. А почему вы сразу не пошли в артисты?
— В Одессе было театральное училище на уровне Института. Меня не приняли. Мне сказали: «Вы уже готовый артист. Испорченный». Так я поступал шесть раз. В пятый я почти поступил — в цирковое училище на эстрадное отделение в Москве. И вроде бы уже был зачислен. А потом выяснилось, что двоих человек надо было сократить. Отчислили меня и Каплана. Они нашли две фамилии — Каплана и мою Кац. По паспорту и документам я Кац.
И это было не только со мной. Моя сестра закончила Институт культуры. Она не могла устроиться на работу. Ей говорили: «Евреев не берем».
— А когда вы взяли сценический псевдоним?
— А сразу, как к Райкину пришел. Райкин тоже все это понимал. Он говорил: «У тебя фамилия не сценическая — Кац — три буквы, не запомнят». У меня брат был Кац, он сейчас в Америке, фокусник. Он выступал как Карц. А я продлил Карцев. Может, потом кто-нибудь сделает себя Карценишвили.
— Из-за проблем «пятого пункта» анкеты вам не хотелось отъехать?
— Сложный вопрос. Я лично уезжать не хотел. Я понимаю, что работать надо здесь: из наших никто там не пробился. Но дело еще и в детях. Хорошо, что у меня жена русская и дети записаны на ее фамилию.
— Вы так решили — дать фамилию жены, потому что собака бита?
— Во-первых, потому что бита. У нас так все евреи поступают, кто женат на русских. Во-вторых, антисемитизм — порождение не советской системы. Ведь и в России была черта оседлости. Вот такой народ евреи, такая судьба. Один грузин тост говорил: «Я хочу выпить за вашу нацию, которая дала миру Христа и Жванецкого».
Исполняется с одесским темпераментом, мимикой и интонациями
Одесса помешана на футболе. Она сходит с ума. Я могу рассказывать об этом часами. Я сидел как-то на футбольном матче. Там есть две трибуны, где сидят главные фанаты — тридцать восьмая и вторая. Я сидел на второй трибуне, а рядом пацан, моложе меня (мне было тогда лет шестнадцать, а ему — двенадцать). И вот он увидел на противоположной скамье стадиона своего друга, который ходил и искал себе место. Так он ему через весь стадион кричал: «Придурок, иди сюда, у меня есть место. Придурок!» Полматча он орал, его чуть не убили. А он свое: «Придурок, где ты, иди сюда, здесь есть место». Он посинел, он уже не мог кричать. Он не смотрел матч. Он только хотел своему товарищу дать место. Вот так в Одессе могут стоять и кричать «Коля» целый день. Стоять и кричать с разными интонациями «Ко-ля, выйди». Все дело в интонации.
— А лично вы всегда согласны с автором, которого читаете со сцены?
— Не согласен часто по поводу концовок. Я Мише говорю: «Нету финала». А он мне — «Иди отсюда». Я ему всегда уступаю. Он чуть постарше и на девяносто процентов бывает прав.
— А согласны, например, с такой фразой: «У нас многое изменилось, хотя ничего не произошло»?
— Конечно согласен, хотя у Миши есть другая замечательная фраза: «История России — борьба невежества с несправедливостью». Это лучше, чем «народ заслуживает то правительство, которое он имеет». А ту фразу, о которой вы говорите, я переделал: «Хотя многое изменилось, но ничего не произошло». И если материально действительно стало лучше, то морально — хуже. Никто не знает, чем это кончится. И я не знаю.
— Если честно, если бы не было Жванецкого — были бы вы?
— Был бы. На уровне наших эстрадных артистов, может быть, чуть лучше. Автор определяет лицо любого артиста, театра.
— Жванецкий, который сам сейчас много читает, он конкурент вам?