Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь

Каждый артист мечтает отойти от маски, к которой все привыкли. Вот Ольга Аросева — не кокетка пани Моника, а женщина, которая ради своей семьи идет на преступление. А Спартак Мишулин — грустный неаполитанец, лучше других понимающий изнанку философии спасения любыми средствами. Хотя эту непростую тему веселая парочка обыгрывает уморительно смешно, потому что

В «САТИРЕ» ОБЪЯВИЛИСЬ МИЛЛИОНЕРЫ

Макаронная вакханалия не по-флотски — Любовь на продуктовой почве — Очень веселые похороны

— Так, начинаем с макарон, — объявил режиссер и потребовал тишины. Ее было позволено нарушить только музыкантам, скромно притулившимся на лестнице слева от сцены. Аккордеон и гитара затянули что-то жалостливое, обозначив характер дальнейших событий.

— Где мои макароны? — парень в спецовке (Борис Тенин) надвинулся на пожилого господина — своего папу. Папа — Спартак Мишулин — испуганно оправдывался перед сыном, занюхивая слова корочкой лежалого сыра.

— Нет, я не понимаю, папа, вы же съели вчера свою порцию… Я не хочу, чтобы в этом доме трогали мою еду.

Хорошенькое начало получит дальнейшее развитие с появлением на сцене главы семейства — Амалии, которую играет Ольга Аросева. О ее наступлении возвестил скандал за сценой, и появившаяся артистка, вся взлохмаченная и возбужденная, прокричала:

— Дура! Она еще торчала в моем доме… Я ничего для нее не жалела — то тарелка макарон (дались им эти макароны. — М.Р.), то яички. По два яичка каждое утро. Одна Мадонна знает…

Не знаю, как Мадонна, а всем уже известно, что в Театре Сатиры так репетировали спектакль «Неаполь — город миллионеров» по Эдуардо де Филиппо. На сцене — послевоенный голодный, разоренный город, примерно такой, как многие российские точки постреформенного и посткризисного периода. Что ж теперь удивляться, что у людей на уме одна шамовка. «Неаполь» на Садовом кольце, супротив главного китайского ресторана «Пекин» выстраивает режиссер Михаил Мокеев, который как-то странно притих в шестом ряду и наблюдает всю эту продуктовую вакханалию первого акта. Почему-то не останавливает действия и не делает замечаний артистам.

— Яйца тухлые, макароны скисли, — противным голосом кричит подруга Амалии — артистка Фруктина — и убегает. В захлопнувшуюся за ней дверь летит, кажется, сковородка. Под мелодию явно неаполитанского происхождения выясняется, что семья Амалии, чтобы выжить, заводит частное дело — открывает кафешку, а под его прикрытием спекулирует дефицитными продуктами. Причем всем заправляет, естественно, Аросева, а муж ее, Мишулин, контуженный на войне, регулярно теряет память и временами сильно смахивает на идиота. Идиот у Мишулина растерянный и очень печальный с глазами цвета кофейных зерен. Он еще всех удивит — и как персонаж, и как артист… Впрочем, окончательным идиотом его делает все семейство в финале первого акта. Но до этого еще далеко.

Пока же на сцене легкий хаос из фрагментов будущих декораций. Спартак Мишулин обсуждает с сыном — Тениным, как ему лучше высовываться из-за ширмы встать боком или в три четверти, чтобы не получить пустой миской по морде. В это время его дочь — Марина Ильина — болтает с актрисой Натальей Защипиной. Ольга Аросева устроила себе перекур. Режиссер Мокеев продолжает не вмешиваться, как будто объявил итальянскую забастовку.

Затянувшись сигаретой, Аросева привычным движением заправила в лифчик мятую купюру.

— Когда после репетиции я прихожу домой, — смеется она, — раздеваюсь, то из меня выпадают эти самые «деньги».

— Ольга Александровна, а как вы думаете, России далеко до ситуации, описанной итальянским драматургом?

— Это сложный философский вопрос. Но во всяком случае то, что все в жизни повторяется — и война, и передел собственности, и страдания простых людей, это есть. У моей героини своя правда, вполне уважаемая — она хочет, чтобы ее семья была сытой. Разве она плохо делает? Сегодня такой вопрос ребром стоит перед каждым — иметь дело с мафией, спекулянтами, чиновниками-взяточниками или не иметь: «Будем честными, но помрем с голоду». Вот, скажем, я же могу обмануть нашего директора и сказать, что отправляюсь в библиотеку, а сама махну на халтуры. С одной стороны — обман, но с другой — как мне жить на театральные гроши?

А в это самое время Спартак Мишулин в розовой рубашке без пуговиц на животе и в приспущенных штанах произносит слова, близкие сердцу каждого россиянина. И очень убедительно, хотя вид у него еще тот…