Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь

Вот, например, на экране Анна и Грэм пришли снимать квартиру. И пока они с хозяином осматривают ванно-кухонное хозяйство, ее сестрица дома совокупляется с ее мужем. Конечно, постель можно было бы устроить прямо на сцене, но режиссер перенес ее на другой экран. Очевидно, исходя из принципа, что эротика в театре всегда смотрится хуже и фальшивее, чем в кино. И вот на широкую грудь Джона (Ярослав Бойко) сверху легла красивая головка Синтии (Анастасия Заворотнюк). Тангообразная тягучая музыка.

Кстати, видео отсняли в «Табакерке» еще весной за двое суток. И сутки ушли на монтаж. Из 32 кадров осталось 20.

Синтия и Грэм.

— Синтия Бишоп. Сестра Анны Мелани.

Красивая длинная нога светится через боковой разрез платья и нагло выставлена вперед. Всем своим видом Синтия соблазняет парня. И это явно не устраивает Кузнецова.

— Ты должна представиться, как Мерилин Монро. Подавать ему себя должна как подарок. — И подручными мужскими средствами демонстрирует актрисе, как соблазнить с ходу мужика. К ситуации подключается Олег Табаков, до этого тихо сидевший в третьем ряду.

— Вы поймите, если нет азарта, то мы ее (Заворотнюк. — М.Р.) обворовываем, переводим в категорию статистов. Поза может быть любая, но не в ней дело. Ты предлагаешь себя, но обаятельно это будет только тогда, когда женщина это делает активно и заинтересованно. А когда она предлагает себя, как шпроты в масле, то…

Далее Табаков издает несколько выразительных звуков в подкрепление своей плутовской мимики.

Получив порцию вливания, артисты отдались сексу с новыми силами. Тут следует заметить, что разговор об этом щекотливом деле идет без обнажения, более того — без объятий, лобзаний и почти без прикосновений любовников. Как успел мне сказать до репетиции режиссер, они затеяли философский разговор на эту тему. А именно, может ли человек быть счастлив, если его чувственность отсутствует.

Театр решил честно поговорить о сексе, и это оказалось делом трудным и унизительным.

Во всяком случае актриса Заворотнюк, которая похотливо елозит на скамейке, как на коне, перед Грэмом, время от времени крестится и говорит: «Прости меня, Господи». Ее можно понять, когда она в камеру Грэма расскажет свою историю:

— В четырнадцать лет я увидела мужской член. Он был весь в венах, в складках…

— Каков он на ощупь?

— Он очень мягкий… и не такой, как я думала. Я думала, что он гладкий и твердый, как пробирка.

Режиссер объявил перерыв аккурат в тот момент, когда сексуальная исповедь Синтии перекочевала на монитор. И она спросила с экрана: «Хочешь, я сниму юбку?» На что последовал вопрос Грэма: «Ты всегда ходишь без трусов?»

Во время перерыва.

Антон Кузнецов закурил, не потому что нервничал, а потому что хотел курить.

— Скажи, произнося со сцены такие откровения, ты столкнулся с тем, что артисты зажимаются? Стесняются?

— Не только артисты, но и я сам. Мы можем показать голого актера, ничего страшного зрители не увидят. А вот серьезно говорить об этих вещах, чтобы они стали личными, — тут возникают проблемы… Но если о них говорить откровенно, они не будут вульгарными и пошлыми.

А что по этому поводу думают артисты, точнее, артистки, которым больше всего досталось такого текста? Настя Заворотнюк уверяет, что пока она репетировала спектакль, внутри нее происходило что-то страшное.

— Возникло столько вопросов, на которые лучше было не отвечать. Если отвечать, то, возможно, придется менять жизнь.

Марина Зудина:

— В жизни я менее закомплексованный человек, чем моя героиня. Я считаю, что секс — это одно из самых веселых занятий в жизни. Здесь страшно другое, когда нет близости между людьми, как у моей героини — Джон живет своей жизнью, Анна о своих проблемах говорит не с ним, а с психиатром. Такая ситуация сплошь и рядом.

А еще Зудина сказала, что это первый в ее жизни спектакль, где ей не хочется менять костюм: так она сосредоточена на проблемах своей героини. У Анны черные брюки с пиджаком на двух пуговицах под грудью, открывающим кусочек живота. У ее сестры — открытое черное платье с разрезом сбоку до бедра.

После перерыва.

Декорации на сцене настолько минимальные, насколько можно себе представить. Французский сценограф Патрис Жеро по периметру черного кабинета сцены пустил прозрачные пластиковые экраны, и в них текуче преломляются фигуры героев. Из мебели одна тумба без обшивки. Она же стол, она же стойка бара, она же кровать. И так же, как мебель, условна мизансцена. Например, вот такая: как бы на кровати как бы спит Джон. Подходит Анна и говорит ему о своих подозрениях. Он, как принято у мужчин, защищается нападением:

— Получается, что в это время я с кем-то трахался.

— Трахался или нет?

— Нет, не трахался. Твои подозрения для меня оскорбительны.

Ну абсолютно ничего нового в поведении самцов.