Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь

В табакерковском подвале зримо понимаешь разницу между театром и кино. Во всяком случае, изображение на мониторах режиссер Кузнецов при всем своем желании изменить не может, а вот живую сцену — спокойно. Для его режиссуры характерны знание текста наизусть, четкая дикция и артистичные показы. Похоже, не выносит пауз — не терпит пустоты между мизансценами длиною даже в 30 секунд.

— Я люблю паузы, когда они осмысленны. Для меня в спектакле важны связки. И даже движение башни или какого-то предмета на сцене что-то должно рассказывать зрителям.

При абсолютно шокирующем тексте в «Секс. Ложь. И видео» тем не менее есть красивые фразы. Например, те, которые произносит Грэм: «Мужчины приучаются любить ту женщину, которую они желают, в то время как женщины все больше и больше начинают желать мужчину, которого они любят». А есть грубые, животные.

— Хватай свои жонглерские яйца и быстро дуй сюда, — кричит Синтия Джону по телефону, чтобы при встрече ему объявить: — Джон, ты года не женат, а уже трахаешь родную сестру жены. Джон, ты лжец. И я это знаю лучше, чем все остальные.

Покидая психотерапевтический сеанс от «Табакерки», я поймала себя на том, что гоню разные мысли, которые почему-то стали приходить в голову. А сами-то авторы рискованного предприятия, пригласившие нас на откровенный разговор, разобрались со своими проблемами?

Антон Кузнецов:

— Ну разве с ним можно до конца разобраться? Но я разобрался в одном — в этом нельзя себе врать. Поэтому я и делаю этот спектакль. Если человек говорит: «Секс — это не важно», значит, есть проблемы.

Олег Табаков:

— Я разобрался, как мне кажется, на уровне моих шестидесяти пяти лет. Мы сбрасываем все на двойственность натуры, на толерантность, на девственность, у кого она осталась, на отсутствие денег и жилплощади, но только не на себя. А этот спектакль подталкивает: разберитесь, что с вами происходит.

Только наивные люди думают, что когда фотограф щелкает — вылетает птичка. Смешные и трогательные вы — из-под пальца, нажимающего на затвор, вылетает история. Хлоп, и все разом как-то легко попадают в историю. И вы, картинно позирующие, и вы, стыдливо отворачивающиеся. Правда, ни тот, кто выбирает выгодную точку, ни тот, кто замирает со смайлом до ушей, об этом не подозревают. А напрасно.

Шкала, Метла, Графин, Житуха

Вот некогда тощего студента из «Щуки» Женьку Дворжецкого, впоследствии ставшего популярным артистом театра и кино Евгением Дворжецким, везде видели с фотоаппаратом. Свою школьную страсть к фотографии он спешил утолить повсюду на репетициях студенческих отрывков, дружеских попойках, на халтурах в городах и весях. Наверное, потому, что никто тогда не знал слова «папарацци», никто и не прятался от его объектива. Позже, когда Дворжецкий с антресолей с трудом доставал увесистые альбомы, стало ясно, что светом он написал портрет целого театрального поколения. Поколения 35-40-летних. Того самого, что называют потерянным. Того самого, которое впитало двойную мораль совковой системы и которое защищало цинизмом свои немудреные ценности.

Колбасясь на тесных кухнях отдельных квартир блочных девятиэтажек и строя рожи фотографу, они не знали, кто из них взлетит выше всех, кто упадет, кто уедет и не вернется. Или уйдет из этой жизни навсегда — одни добровольно, другие всячески цепляясь за эту б…скую жизнь. Тогда они звали друг друга, как дети, по кличкам:

ШКАЛА, МЕТЛА, ГРАФИН, ЖИТУХА

Меньшиков не спал ночь перед премьерой — Презервативы срывают спектакли — Капитан милиции майор Нефед — Лотерейный билет с миллионершей — Одуванчик стал скандалистом — По Метлицкой плакали мужчины