Москва закулисная-2 : Тайны. Мистика. Любовь

— А теперь я скажу — вы никаких прав не имеете, и все.

Я от нее ушла раздавленная, как трамвай по мне проехал. Я поняла, что власть беспредельна. И вот я вышла на сцену и вдруг поймала себя на том, что говорю точно так же, как эта женщина: тихо и страшно. Даже Гафт удивился: «Старуха, как ты это?» А вот так…

— И как часто жизнь преподносила такие подарки?

— В «Крутом маршруте» у меня была очень маленькая, простая роль. Моя героиня говорила: «Разве я трахтирка (так она называла троцкистов)? У нас стариков на трактора не допускают». И все… Хотелось большего. А в это время на репетиции приглашались репрессированные женщины, и среди них была жена Блюхера. Вот она рассказала удивительную историю одной деревенской женщины, которая сидела с ней в лагере. Когда эту крестьянку забирали, ее малолетнюю дочку заперли в доме, чтобы не бежала за матерью и не плакала. Тогда дочка стала биться головой о стекло, разбила его, выскочила и, вся в крови, побежала за матерью по деревне. Я попросила включить эту историю в монолог и теперь его говорю. Роль стала совсем другая — не проходная. Так я дописала себе роль.

— То есть, насколько я понимаю, слово всегда просилось наружу…

— Да. Вот сейчас у меня только пять спектаклей, а мне-то кажется, что во мне больше «сидит». Поэтому я и сочиняю.

— Как правило, женщина сочиняет от несчастной или неразделенной любви.

— А как же… Очень давно я шла по улице Горького и горько плакала, извините за каламбур.

— Что сделал этот негодяй?

— Знаете, очень простая была история и, как выяснилось потом, даже ошибочная. Кто-то пошутил и от имени симпатичного мне молодого человека назначил свидание на Пушкинской площади. Я прождала час, два. Не могла поверить, что он меня обидел, обманул. А он-то не пришел, потому что ничего не знал. Как сейчас помню, я шла по улице и плакала от обиды. Было такое высокое духовное напряжение, что у меня сама собой сложилась песня. Прямо с музыкой. И вот пока я шла от Пушкинской до Белорусского вокзала, вся обида растаяла. Эту песню потом пели в электричках.

Бесконечной тоскою охвачена,
Я бреду по вечерней Москве.
То ли дождь идет, то ли плачу я,
И все думаю я о тебе.
Прохожу я по Горьковской улице,
Удивленные взгляды ловлю,
Я не глупая, я не умница,
Просто женщина, просто люблю.

— Красиво. А объект знал, что ему посвящена песня?

— Нет, я ему не сказала… А потом у нас в театре делали спектакль «Пять вечеров». Трудно представить более красивый спектакль о любви. Там играли Ефремов — Толмачева (взрослая пара) и пара молодых: Табаков — Дорошина. Женя Евстигнеев сказал мне: «Слушай, ты все стишки в стенгазету пишешь, напиши нам песню». Музыка уже была, и я написала (поет высоким голосом): «Уехал милый в дальний край, да только меня не взял…». Какой это был спектакль! Боже мой! Пронзительный, как рассвет. Как только закрыли занавес, я побежала за кулисы. От полноты чувств слов не было, и я сорвала с себя сережки и подарила их Лиле Толмачевой. Но пока снимала, сломала застежку. Так их никто и не надел.

Ефремов верил в то, что я могу писать песни, и просил меня написать для постановок «Два цвета», «Продолжение легенды», а потом пришел композитор Колмановский со своим поэтом, и я больше не сочиняла для «Современника». Но ширилось бардовское движение, которое меня увлекло.

А между прочим, мои песни мирят людей. Однажды драматург Гуркин насмерть разругался со своей невестой. Они даже решили разойтись. И вдруг по радио услышали мою песню из «Пяти вечеров». Как рассказывает Гуркин, произошло невероятное: они вытерли слезы, взялись за руки и пошли в загс.

— Ну, а вам, автору, кроме гонорара, песни что-то приносят?

— Я считаю, что удачу. У меня был жуткий период в жизни, когда один за другим умерли родители, я заболела туберкулезом и казалось, что жизнь кончена. И вот однажды в театральном кружке физмата (физики тогда ударились в лирику) я обратила внимание на Валеру Миляева, который был как вещь в себе. Он пригласил меня кататься на лыжах, взял гитару и сказал: «У меня есть одна песня любимая, ее Ада Якушева написала». И поет, понимаешь, мне «Улицу Горького».

— Как Ада! Как… А-а-а… Это же моя песня!

Я чуть не заревела. Такие чудеса бывают. Теперь мы вместе мучаемся над текстами.

— Как работает семейный подряд Ивановых?

— Мы по отдельности работаем. Я пишу женские номера. Валерий Александрович — мужские. Так написали либретто к спектаклю «Доходное место». Был случай, когда к одной телевизионной передаче мы написали по отдельности две песни, но выбрали почему-то мою, хотя его в тысячу раз лучше. Мы вообще с ним никогда не ссоримся. Он настолько умный человек, что я все безоговорочно принимаю. Он в жизни не выругался матом. И когда на актерских капустниках кто-то себе подобное позволит, он встает и уходит через зал.

— Скажите, Людмила Ивановна, актриса Иванова была когда-нибудь в простое?