Москвест. Роман-сказка

Рассказал про встречу с Профессором, про то, как тот облизывался на его сапоги и как он достал ему документы из архива.

– Маш, я знаю, ты сильная, ты… Ты только не плачь, ладно? Вот тебе страница из церковной книги, он мне ее вырвал.

Маша взяла в руки листик.

– Да это просто ошибка! – воскликнула она. – Имя перепутали! Какая Ольга? Я не знаю никакой… Ольга? – Маша побледнела. – Не может быть!

Мишка сидел и чувствовал себя полным идиотом. Он бы с удовольствием свернул шею Астахову, только б не видеть сейчас Машиного лица.

– А я? – спросила Маша.

– А ты… Короче, неизвестно, что с тобой случилось, – выдохнул Мишка.

Правду он сказать не смог.

Маша застыла, как изваяние. Да и температура ее рук была тоже как у памятника. Мишка и рад был бы что-то сказать, но не знал, с какой стороны к ней подступиться.

– Извини, меня ждут, – вдруг сказала Маша и вышла из комнаты.

* * *

– На тебе? А с чего ты взяла, что я решил жениться на тебе? – у Пал Иваныча был такой растерянный вид, что в других обстоятельствах Маше было бы смешно.

Но не сейчас. Сейчас она ногтями впилась в ладонь, чтобы не разреветься.

– Вы же говорили! – Маша изо всех сил старалась удержать голос, который стремился сбиться в позорный фальцет. – Вы обещали!

– Да что я говорил? Что обещал?!

Маша думала, что хуже уже и придумать сложно. Оказалось – может быть и хуже.

В комнату вошла Ольга Михайловна. Вернее, впорхнула. Она как по воздуху ступала, сияя от счастья. Прямо колибри. Но стоило ей оценить ситуацию (красная от возмущения прислуга и смущенный жених), как колибри превратилась в коршуна.

– Так, Мария, – Ольга Михайловна умудрялась говорить не просто сквозь зубы, а сквозь плотно сжатые губы, – что бы у вас ни было ранее, теперь Павел Иванович будет человеком семейным…

Маша не выдержала, губы ее задрожали.

– Ты сделал ей ребенка? – сухо осведомилась Ольга Михайловна у будущего мужа.

Тот прижал руки к груди:

– Да христом-богом клянусь…

– С тобой потом, – отрезала женщина-коршун и всем корпусом повернулась к Маше. – Не беспокойся, без помощи не оставим. Найдем жениха. Даже денег на избу выделим. Ребенок – от Бога…

Маша с большим трудом снова взяла себя в руки.

– Какой ребенок?! Какая изба?! Что вы несете?!

– То есть ребенка нет? – морщинки, испортившие безупречный лоб невесты, растаяли без следа.

– Конечно, нет! И быть не могло!

– Честное слово! – Граф порывисто перекрестился на икону в углу. – Она только позировала!

– Неглиже? – подозрительно уточнила Ольга Михайловна.

– Господь с тобой! В платье!

– Тогда, – теперь и Ольга Михайловна выглядела удивленной, – в чем беда?

Маша готовилась повторить все свои упреки, и Астахов торопливо опередил ее:

– Да, ма шер, вбила себе в голову, что я жениться на ней хочу!

И снова колючий ком в горле помешал Маше выговориться. Она и перед Пал Иванычем плакать не хотела, а уж перед его будущей женой…

Зато Ольга Михайловна окончательно успокоилась и превратилась из коршуна не в колибри, конечно – но в заботливую лебедушку.

– Ах, Павел Иванович, Павел Иванович, – она так ласково ругала Астахова, что Маша наконец поняла значение устаревшего слова «пожурила». – Вскружил бедной девочке голову!

Его сиятельство только руками развел. Он уже понял, что гроза миновала, сейчас его Оленька все устроит, разберется в этой деликатной ситуации.

– Всё твои стихи! Книги твои! – улыбалась Ольга Михайловна, глядя на покаянного графа. – Не дело девушке книги читать, ей детей растить…

Тут она вдруг словно вспомнила что-то, ласково спросила у Маши:

– Ты деток любишь-то?

Маша машинально кивнула.

– Вот и славно! Мы собираемся в имение моего папеньки уехать. Тут недалеко, верст десять. И когда детки пойдут, нам няня понадобится. Ты подойдешь! А дурь твоя… Да выйдет она с божьей помощью…

– Не выйдет! – Маша хотела крикнуть, но получился жалкий сип.

Она поняла, что все, предел. Больше сдерживаться она не сможет. Развернулась и побежала, хотя Ольга Михайловна еще что-то вслед говорила. Чутьем нашла дверь, по коридору неслась, сшибая людей.

А потом ее кто-то крепко схватил и куда-то поволок. Куда-то, где было много света и воздуха. Маша ревела, и била того, кто ее держал, и порывалась убежать, и обвиняла весь мир, и собиралась прямо тут же с шестого этажа прыгнуть…

– С какого шестого этажа? – сказали ей прямо в ухо. – Мы в XIX веке, не забыла?..

Только тут Маша поняла, что все это время ее держит Мишка. Теперь можно просто реветь, уткнувшись в его плечо, которое почему-то сильно пахло мышами и пылью.

Они стояли за конюшней, но Катерина их видела.

– Не брат он ей, – грустно сообщила она конюху Матвею, человеку грубому и бесчувственному. – Ох, не брат…

Матвей только пожал плечами.

* * *

Маша сидела прямо на земле, обхватив колени руками. За сегодня она вымоталась так, что не чувствовала уже ничего. Зато Мишка явно повеселел. Он бодро орудовал заступом.

– Надо поглубже закопать, – зачем-то говорил он Маше. – А то до 1934 года не долежит.

Маша решила поддержать разговор. Просто чтобы не молчать.

– А зачем?

– Да обещал одному… Профессору… Ладно, хватит!