Москвичка

— Да это же перерыв на обед, что с них возьмешь?.. А вы? Вы уже пообедали? Нет, конечно, все некогда? — Вялов улыбался тугими, чуть блещущими губами. Пятидесятилетний мужчина в расцвете сил, прекрасного роста, немного, правда, расплывшийся. Ольга Николаевна всегда избегала смотреть на его руки, которые про себя называла «дебелыми». Но импозантен.

— Вы, я слышал, сегодня принимали новое дело. Вас можно поздравить? Я никогда в вас не сомневался. Но нас ведь вы не покинете, надеюсь?

— Что? Устроили неожиданный кавардак в мое отсутствие — и еще надо мной издеваетесь? Хотя бы звонок! Хотя бы предупредили за день, чтобы я в министерстве… — Ольга Николаевна так разъярилась, что оборвала себя, боясь кончить криком. Иван Иванович смотрел на нее и, казалось, продолжал благодушествовать.

— Что решает день? Милая Ольга Николаевна, красавица вы наша, у строителей свои планы. Это народ непознаваемый. У них такой тайный, подземный ход раздумий… Их можно ждать годами, но вдруг нагрянут, как волки, тогда хватай их немедленно, а то в лес убегут… И что вам кажется странным? Поговорим об «издевательстве». Мы вас так ценим! Пройдемте, поговорим обо всем. У меня кофеек в кабинете.

— Нет, надо к больным.

— Вам всего не объять. Там сейчас методисты. Сегодня Людмила Ивановна вышла из отпуска.

И покраснел почему-то.

Что ж, оттого, что покраснел, смягчилась. И пошла с ним пить кофе.

В сущности, он добр, но так — по-житейски, по-будничному. Чтобы быть твердым, заставлял себя сначала рассердиться. Иногда хитрил (какой руководитель не хитрит?), но до чего тяжеловесно! Весь оказывался на виду и оттого краснел. Значит, и сейчас что-то скрывает?.. За десять лет работы Ольга Николаевна к нему привыкла, считала скучноватым, никогда не хватавшим звезд с неба, не слишком надежным в обещаниях, но каким-то домашним, удобным. Очень спокоен и не мешает.

Стычек с ним почти не бывало, за исключением случая двухлетней давности, когда он отправил Татьяну Федоровну на пенсию. Тогда он проявил редкостное упрямство, стоял скалой, твердил о частых болезнях Татьяны Федоровны, о том, что, поскольку флигель снесли, придется из-за тесноты в самом зачатке прервать ее исследования. Если она здесь останется без научной работы, то будет неудовлетворена. Быть может, она найдет удовлетворение в отдыхе? У старости свои блага…

И ведь выстоял, вытеснил. И не позволял Ольге Николаевне кричать на него, хотя обычно любил говорить: «Такой даме, как вы, я бы все позволил».

Сейчас Иван Иванович тоже коснулся «такой дамы». Он посочувствовал утомленному виду Воронцовой и сказал, что для каждого человека благотворны перемены в судьбе, особенно личной, «а для такой дамы, как вы, я предписал бы их особо».

«Перемены в личной судьбе? Словно подсказывает: берите, мол, пример с меня. Ах да, знаю! — Она выругалась в уме. — Развелся с женой, бросил дочку, собрался жениться на какой-то молоденькой, то ли студентке, то ли… И вид именно как у молодящегося жениха».

Тут вот что припомнилось. Два года назад, столкнувшись со «скалой» в характере Вялова, Воронцова заметила и другую перемену: Иван Иванович расцвел телесно, стал плотнее и крепче на вид, в пожатии его рука перестала быть вечно вялой. Еще очень переменился взгляд: посветлел и, пожалуй, подурнел, отчего Ольга Николаевна в разговорах с матерью прозвала его «мужиком с дурным глазом».

Теперь, значит, жених?

2

Кабинет главврача продолговатый и просторный, как палата на восемь коек. Раньше это как-то не замечалось. В два окна входит свет осеннего солнца. Стол, кресла, стулья вдоль стен. В шкафу медицинские книги, как ни странно, перемежаются с томами поэзии: Блок… Роберт Рождественский… Пушкин. Хм-хм, не обращала внимания. Кофе был быстрорастворимый. Прекрасно.

В дверь постучали. Вошла Веткина, методист лечебной физкультуры, женщина одних лет с Ольгой Николаевной. Под белым халатом спортивная, немного широкая фигура. Светлые кудряшки под белой шапочкой. Взглянула на Воронцову и не увидела. Взволнована.

Оказывается, Иван Иванович через старшую медсестру оторвал ее от больного и срочно посылает на центральный склад за физкультурным оборудованием. Прервали занятие, торопят. Что за спешка?

Иван Иванович ерзнул в кресле.

— Знаете, это нужно не сегодня. Простите. — Он покраснел. — Я только что звонил (он не звонил), у них кладовщик болен… А вы, Людмила Ивановна, хорошо загорели. Это вам идет. Верно, Ольга Николаевна?

— Ой, вы здесь? Здравствуйте! Почему же меня посылают, Ольга Николаевна, вы знаете? Почему, Иван Иванович, вы меня теребите?

— Напутала старшая сестра. Успокойтесь.

— Нет, что ж это за безобразие?! Каждый раз какая-нибудь путаница, бессмыслица…

Иван Иванович принял внушительный вид. При его фигуре легко.

— Вы, — спросил он, — плохо отдохнули, Людмила Ивановна? Такие нервы после отпуска! Возьмите свои слова о бессмыслице назад. Все-таки мне судить о смысле. Не так ли?

Веткина обиделась: