Москвичка

Радиосигналы манили и обманывали, как свет в степи. Друзья видели друг друга словно сидящими в вечерней комнате, где светилась только шкала приемника. Медведев что-то крикнул, и Виктор Петрович по метнувшейся стрелке радиокомпаса понял: прошли над базой! Тогда он откинулся в кресле и вздохнул, ослабляя напряжение. У него было чувство, что не Медведев, а он сам управлял машиной и уже утомился.

Через минуту сигналы с базы, однако, прекратились. Их не было треть часа. Машина блуждала в воздухе. Потом база откликнулась. Сколько теперь до нее лететь?

— У нас были неполадки. Что с вами? Где вы?

— Не знаю, — отвечал Медведев. — При первой возможности совершу вынужденную посадку.

Внизу что-то белело в гуще тумана. Так сквозь толщу воды в каком-нибудь черноморском заливчике глубоко виден светлый камень. Машина летела над краем широкой белой площадки, и Олег Николаевич пристально смотрел вниз. Бензина оставалось — только НЗ.

Вертолет покружил еще в некотором раздумье и остановился в воздухе — завис. Машина спускалась все ниже и ниже, разгоняя туман лопастями несущего и хвостового винтов, рождая ветер. Легкий снег на плоской вершине айсберга поднялся в воздух.

— База! Иду на посадку. Ориентир: длинный столообразный айсберг, длина метров сто…

Грубый, резкий толчок посадки. Все медленней вращаются лопасти, еле видимые в тумане. Обвисают… все! Остановка двигателя — прекращение радиосвязи. Ледяной плен. Тишина.

— Где-то мы сейчас? — не вылезая из кабины, проговорил Олег Николаевич. Он раздумывал, сам к себе обращаясь.

— А я знаю, дорогой? — сказал Виктор Петрович.

Олег Николаевич распахнул дверцу, впуская холод. Не остерегаясь, выскочил на снег. Снег проваливался, скрипел, но под ним была твердость железа. Лед.

— Как из мешка котят вытрусили — вот кто мы сейчас! — сказал он наконец.

Виктор Петрович выскочил следом и тоже деловито потопал ногами.

3

Туман продержался сутки. Он давил грудь, пропитывал одежду. Жили, как под осенним дождем. Одно благо — уже стояло антарктическое лето без морозов. Да, всего лишь! Потом пелена истончилась, исчезла, открыв взгляду огромный пустынный круг воды и над ним непроницаемо серый купол неба. Под ногами была открытая всем ветрам и непогодам относительно ровная «крыша» — такой бывает речная поверхность, скованная льдом и присыпанная снегом. Кое-где лед был обнажен и растрескан. Изломы его струили голубое сияние. Громада айсберга всюду имела отвесные стены, и только один его край был сильно сколот и спускался к воде горкой голубого скользкого льда.

Бензина в баке оставалось на полчаса полета. Олег Николаевич опробовал двигатель. Машина была в исправности. Они слетали на разведку, не теряя из виду свой айсберг — единственную посадочную площадку — и вернулись ни с чем. Теперь они жгли паклю, смоченную в бензине, заталкивая ее в какое-то подобие печурки из цинкового ящика. До этого в ящике был упакован двухсуточный запас продуктов: тушенка, галеты, шоколад, соль и вода. Они кое-как подогрели полбанки тушенки и съели ее; выпили подогретую воду.

— Можешь ты прикинуть, сколько до базы? — спросил Виктор Петрович.

Медведев сузил глаза, глядя на яркий снег.

— Миль десять… двадцать… а может, пять. Айсберг, кроме того, движется.

Айсберг, конечно, плыл, но они этого не чувствовали. Слышно было, как пушечным выстрелом ударяет волна в стены, но сама гора неподвижна. Нет корабельной качки. Незыблемая твердь.

— Материк! — сказал Виктор Петрович. — Первая зимовка на материке, как у Борхгревинка. Был такой норвежец, слыхал?

— Да, но меньше, чем о других.

— Только через семьдесят лет после того как наши, русские, открыли Антарктиду, на материк ступила нога человека. Это был он. Парень был моим братом-натуралистом, а пошел в плавание матросом китобойного судна. Первая зимовка на материке, когда он возглавил научную экспедицию, — тоже его заслуга. Тогда ему было тридцать четыре. Молодость!

— Молодость, — кивал Медведев.

Так они переговаривались, грея руки о стенки теплого ящика, но размышляли не о тех, кто открыл Антарктиду или ступил на шестой материк. Они жгли бензин, которого хватило бы сейчас перелететь на базу, появись она поблизости. Но жечь надо. А что будет, когда отполыхает последний литр горючего? И что будет, когда китобои их обнаружат? К айсбергу судно не пришвартуешь. Морская вода с высоты серая, но над подошвою она синяя, а если пенится, то молочно-голубая, все с тем же мертвым оттенком. Друзья — каждый про себя — прикинули на глаз: метров на полста можно подойти к айсбергу, не ближе.

Им стало не по себе.