Москвичка

Опять вы слышите этот изменившийся, изменивший голос. Многоречив, уклончив Альберт Семенович! Всего год назад он сделал рыцарский жест. «Мое отделение — твое отделение, — сказал он тогда, словно одаривая. — И забудь, что ты здесь консультант: ты здесь хозяйка… — Подумав, он все же добавил: — А я здесь хозяин». И расхохотался…

Теперь у него отговорки… Все в вас протестует против столь резких, как у Альберта, перемен в человеке; сами вы привязчивы и постоянны. Вы молчите, слушаете, наклонив с трубкой голову. Вас ждут. Вы переносите негодование на себя: зачем было звонить при всех?!

И сдержанно кладете трубку.

— Да, у меня нет, — повторяете вы.

Что ж, врач Веткина так и сказала больному. Брат и сестра могли бы поискать комнату, а пока жить у Веткиной на даче, но там печь надо перекладывать, дымит. Да и какой смысл? Брата одного не оставишь. У сестры всего двухнедельный отпуск. Иное дело, будь под рукой у врача хотя бы маленькое общежитие, не говоря о стационаре…

— Обще-житие… стацио-нар… — вы тянете слова досадливо и мечтательно. — Мы этого хотели бы, но сомневаюсь, чтоб это было скоро. В Москве создается Реабилитационный (восстановительный) центр; сейчас внимание и средства будут прежде всего ему. Вот так. А к серьезным словам врача Веткиной добавлю. Койка для больного с вокзала — это одна сторона дела. Есть еще и другая сторона. Имея рядом с палатой больных электрофизиологическую лабораторию Татьяны Федоровны, нам было бы легко осуществлять постоянный контроль за ходом восстановительных процессов. В настоящее время приходится привозить больных. Это большое неудобство для всех, особенно для пациентов. И только ли неудобство?..

При последних словах совершенно внезапно, вам, Ольга Николаевна, стало неспокойно. Было так, словно вы услышали, отставив работу, сильный стук в дверь и вдруг поняли, что уже давно стучат, стучат, колотят с нехорошей настойчивостью. Вы вздрогнули, когда зазвонил телефон. В трубке гудки. Он зазвонил снова. Опять нет соединения. Вы отпустили сотрудников и, почему-то не сомневаясь, что звонок был с улицы Машкова, позвонили туда сами. Дежурная сестра подошла тотчас.

— Я к вам пробовала дозвониться, — сказала девушка. — Скоро ли привезут Снежану? Она у нас без обеда. Да и странно… долго… Главный врач спрашивал…

Вы провели рукой по своим волосам тем жестом, каким успокаивают ребенка. Из грудного ваш голос стал горловым.

— Сейчас я с ним соединюсь.

— С Иван Иванычем? Уже уехал. Если вернется, то к концу дня.

В кабинет вошла мать.

— Ее там нет, мама. Уже сорок минут!

По глазам матери вы поняли, что она быстро и молча сделала несколько предположений. Вы тоже перебрали в уме и плохое и среднее: милиция почему-либо перекрыла проезд, больную укачало в машине, у водителя инфаркт, катастрофа…

Из милиции ответили: сообщений об автомобильной катастрофе в районе Бауманская — Машкова не поступало, перекрытий не было. Других каких-либо донесений — тоже. Вам нестерпимо захотелось двигаться. Вы измерили шагами кабинетик, сказали матери, пусть придумает, куда еще звонить, и вышли из особнячка на улицу в пальто и с зонтиком. Некстати вместо дождя со снегом хлынуло по-осеннему так, будто в небе наклонили полную цистерну. Мало кто из застигнутых пешеходов побежал по улице — большинство попряталось под арками ворот, в подъездах, кое-кто успел вскочить в отошедший трамвай. Такси проносились мимо уже занятые. Лучше всего скрываться в машине или сидеть дома, когда из водосточных труб бьют блещущие водопады и улицы наполняет не шум движения, но шум грохочущего по крышам ненастья.

Вы стояли, вдыхая грустный запах неспокойной осенней влаги, затем гнались за какой-то машиной, крича ей вдогонку, потом опять стояли, пританцовывая в промокших — даже на платформе — туфлях. Наконец кто-то близко взглянул в ваше лицо сквозь стекло (оно вдохновенно, когда вас будоражит скрытая страшная и опасная сторона жизни!) — взглянул и резко затормозил.

Вы сели и тотчас заговорили о санитарной машине, о том, где она должна была проехать и что надо ехать тем же путем. Вы поместились рядом с владельцем машины — он склонил в вашу сторону голову, посмотрел и кивнул. В другой раз вы бы улыбнулись: с таким он трудом отвел глаза… Его «Волга» медленно проехала свой короткий маршрут. Бегущий асфальт чернел, словно вар, и струился — неровно, пятнами отражал небо, здания и машины. Машин было мало, как будто они тоже убоялись ливня.

Санитарной нигде не было.

— Давайте проедем по-другому: так и так, — предложил мужчина. Его смуглое от загара или от природы лицо порозовело: он явно просил, чтобы вы еще посидели рядом. Вы согласились. Он стал изобретать маршруты.

«Волга» несколько раз возвращалась на Бауманскую и затем доезжала до Машкова. Вам стало досадно кататься.

— В больницу, — сказали вы наконец.

Водитель был молчалив и послушен. По-женски подумалось: «Со всеми он так смущается?» Вы простились с ним хмуро, неблагодарно — так были поглощены бедой. Удрученная, ни с кем не разговаривая, прошли в палату Снежаны, остановились на пороге.

Палата пустовала.