Москвичка

— Помешаешь. Нет, чтоб прийти попозже.

Мать смотрела выжидающе, бледная, может быть, от комнатной духоты. Впрочем, нет. Вызов в министерство — событие не очень привычное для этих двух женщин, хотя сами они там бывали не раз, о чем-то хлопотали, ходатайствовали. И неясно было заранее, зачем вызывают. Да и вообще, навряд ли можно когда-нибудь уверенно предречь, что из того или иного вызова выйдет. Мать перешла в комнату и села в кресло перед телевизором. Там замелькали титры фильма.

— Не угодно ли? О разведчиках, — сказала мать и выключила экран.

— Так. Первым делом — инъекция… — Дочь вошла в ванную, вымыла руки; в кухне, сдвинув сковородку, поставила кипятить шприц. — Ты, мама, приготовься, — крикнула она оттуда.

— Уже готова. Давай. Лишила меня фильма. Подвинуться? Я послушна… Вот лежу и думаю: фильмы о следователях, разведчиках, контрразведке… Прямо идеальные герои нашего времени — мужчины этих профессий, эдакие истинные рыцари двадцатого века без страха и упрека…

— Не больно? — спросила дочь.

— Нет… зерцало всех добродетелей. А все остальные немного поплоше или вовсе никуда не годятся, не такие красавцы актеры их играют, цена им не та, выходит.

— Ну, суждение эмоциональное… Мамочка, ох и крепыш ты у меня… Тело нестарое, здорово!

— …а таким, как ты, моя дочь, вообще место отведут где-то на задворках славы. Как бы ты ни поднялась.

— Зачем мне слава? И не будет у меня никакой, — рассеянно сказала Ольга Николаевна, разбирая шприц. — Ты сказала — о разведчиках? Занимательно, вот и сочиняют. Давай лучше к делу. Мне предложили заведовать городским отделением лечебной физкультуры.

— Наконец-то изрекла! Я извертелась вся от нетерпения.

— Обещали также к весне на базе одной клиники организовать Восстановительный центр, и меня — в начальство.

— Да? — уже менее доверчиво посмотрела мать. — До весны далековато, обещаний стреляные воробьи наслышались, доживем лучше до заведующего отделением. Если это случится — скажу: добро вознаграждается.

Иронические губы дочери улыбнулись:

— Добро не должно вознаграждаться. Нет такой закономерности, есть только пожелания. А то, что я делаю, — это требует моя натура. За то, что я дышу и ем хлеб, меня награждать не надо.

Мать не стала спорить, только спросила:

— Хватит ли сил заведовать там и там? А теперешняя твоя работа?

— Сил много! Но я еще не все рассказала. Главная причина вызова — меня разыскивало болгарское посольство. Пути неисповедимые! В Болгарии узнали о моей работе от одного японского специалиста, но к его совету не сразу прислушались. Затем туда попала наша с тобой книга. И вот теперь, мама, приходится платить дань за смелость публикации. Книгу уже переводят на болгарский. А ко мне обратились, чтобы я посмотрела одну их больную, да нет, не просто посмотрела, но взялась бы лечить, заставила двигаться. Словом, будьте факиром. И это после того, как она побывала в Англии у профессора Гуттманна…

— У самого Гуттманна! Первого, кто доказал, что такие инвалиды небезнадежны!

— И ничего! Безрезультатно. Возили ее чуть ли не по всем известным клиникам, была в Чехословакии, в США, в Японии, наконец, побывала в Ленинграде у профессора Громова.

— И что?

— И опять ничего. В одиннадцать лет получила травму. Автомобильная катастрофа. Шесть лет лечится, теперь ей семнадцать.

— Гуттманн, Громов не вылечили, а ты решишься? И кто эта болгарка?

Ольга Николаевна сказала.

— Дочь министра берешь? За что хочешь взяться, подумала? У тебя больше пядей во лбу, чем у Громова? Правда, не твой он кумир, методы другие. Но ведь шесть лет! Да и ответственность-то какова!

Мать внезапно замолчала и долго смотрела на дочь. Глаза ее блестели тем же блеском, что у дочери.

— На глубину — вброд… — вполголоса проговорила она. Дочь расслышала, но не ответила: зазвонил телефон.

Звонили из горздрава. С завтрашнего дня, сказали Ольге Николаевне, вы назначаетесь заведующей городским отделением… Ольга Николаевна растерянно поблагодарила и не нашлась что спросить.

— Диву даешься, как быстро иногда все делается! — воскликнула она, положив трубку. — Завтра… Дай-ка позвоню на работу… Занято… Ой, ты пообедала, мам? Ну, да… Ладно, лечу. Мудрая ты у меня. Промолчишь — и то много скажешь, не то что некоторые…

2

Ненадолго она задержалась мыслью на «некоторых», пока ехала от «Тургеневской» до «Лермонтовской». Сегодня Альберт Семенович звал к себе на вечерок — для вида, конечно: знал, что откажешься. Отказалась. Потом вдруг предложил посидеть в ресторане: «Убьем тоску», — сказал он. Принять? Не принять? Друг его защитился, будет банкет, но как же мама одна? И лучше б дома выкроить хоть часик для кандидатской. Самой бы давно пора защититься, но куда там! Все больные, больные, отданные часы. «Чересчур деловая, будто гений», — говорит Альберт. Летом отказалась от отпуска, не поехала с ним, о выходных днях тоже забыто. Ему, недовольному своей женой, своей семейной жизнью, нужен ли озабоченный вид еще одной женщины?! Вот уж Альберт-великомученик… Бойся, Ольга Николаевна, бойся! Но что толку, даже если все понимаешь?