Он поднял голову, встал. Шапка была у него в руках – жарко весной в такой плотной, – на голове топорщились неровными кустиками пятна щетины.
– Гелиндже, – сказал он.
– Тебя выпустили.
– Я никогда этого не трогал, даже в перчатках. Никогда. Его приносили, уносили, я не касался. А позавчера пришел следователь, сказал – тех, чье это было, взяли, там их пальцы, все совпало.
– И отпустили?
– Ну, он сказал, если бы про меня не спрашивали так часто… А так вот.
Эля протянула куртку.
– Сирожиддин сегодня не дома. Пойдем, я тебя в какой-нибудь макдак свожу, а потом поищем хостел потише, к себе я тебя, извини, не поведу, ты же видел, что там.
– Видел, – кивнул он с непроницаемым лицом, – но у меня денег вообще нет.
– Ерунда, Сирожиддин с зарплаты отдаст, а там уже и сам устроишься, – пообещала Эля.
– Сирожиддин. С зарплаты, – сказал Нахимджон и зажмурился. – С зарплаты.
«В твоем сердце Сирожиддин все еще размером с Варьку», – весело подумала Эля, всучила Нахимджону куртку и потащила его прочь. Еще надо написать Ане, чтобы она что-то соврала хозяйке. Ох. Покой нам только снится.