Мост

Джахан была сегодня прекрасна. Она сидела за столом вся такая светлая и чистая, словно утренний цветок. «Как в таком милом и нежном создании может уживаться такое чувство, как гнев?» — подумал Кошек и тут же начал успокаивать себя. «Нет, она не гневается, просто кокетничает со мной. Мне необходимо развеселить ее. Я обязан это сделать, как истинный мужчина. Какой же я мужчина, если я не в состоянии развеять грусть любимой в минуты печали. Нежность и ранимость девического сердца общеизвестны, и тот, кто пренебрегает этим, — просто слепой…»

Кошек нежно, словно нечто хрупкое, погладил руку Джахан и, посмотрев ей прямо в глаза, сказал:

— Джахан, хочешь я тебе спою, а? Могу и станцевать, хочешь?

— Ну и дурачок же ты у меня, — сказала Джахан явно игриво.

— Пусть буду дурачком, только твоим, договорились?! — подхватил Кошек игру и прижался губами к ее рукам.

Джахан легонько отстранилась и с напускной строгостью спросила:

— Это ты жаловался в милицию на Еди или кто тебя надоумил?

Кошек моментально скис.

— Я никогда не предполагал, Джахан, что ты могла обо мне такое подумать…

В это время вошел Овез и прямо с порога объявил:

— Ты зря винишь парня, Джахан, это я написал в милицию.

— Ну и зря ты это сделал… зря. Они только похоронили отца, а вы, бессердечные, тягаете Еди в милицию. Где ваша человечность, элементарная порядочность? Разве можно убитого горем человека еще обвинять в обдуманном воровстве? — вспылила Джахан.

— Кто тебе сказал, что Еди убит горем?! Вранье. Он даже нисколечко не переживает смерть своего отца. Еди всего-навсего один день проработал на ферме и что только не вытворил. От него не было покоя ни Карлавачу, ни нашему Кочкулы, а приехавшего из районного центра фотографа просто извел… Так что ты не очень-то его защищай. А потом в тот день на станции разве мы знали, что у него умер отец? Вот, Кошек не даст соврать. Разве он знал об этом? Нет, не знал. Он два дня дожидался меня на станции. Если бы знали или бы он сказал… Нет, это просто выдумки. Угнал машину, а теперь виляет хвостом, разве вы сами не знаете этого гордого Еди!

Джахан не понравились слова Овеза, ей даже захотелось крикнуть: «Не горделивость ли многих из вас довела парня до ручки?», но сдержалась, понимая, что библиотека не место для таких споров.

— Я бы на вашем месте не стала бы жаловаться в милицию на Еди, пусть он был бы даже виновен в угоне машины. Говорят, сначала прижги углем себя, прежде чем пробовать на другом.

Овезу стало совестно, что молоденькая девчушка учит его уму-разуму.

— Ты, Джахан, лучше не вмешивайся в это дело, я за свои поступки отвечу сам, — сказал он высокомерно.

— Не много ли ты на себя берешь, Овез?! Почему ты обещал подготовить в газету статью, не согласовав это с комсомольским бюро? Ты член бюро, это верно, но и в таком случае ты не имел на это права. Ты обещаешь, а я должна писать, так по-твоему? Но мы еще посмотрим кому писать. Я поставлю этот вопрос на бюро.

— Где бы ни был поставлен вопрос, лишь бы статья была готова. Кошек, поехали!

* * *

Еди нигде не находил себе места. За короткий срок он сменил в колхозе три должности. В последний раз он вышел на работу на ферму, соблазняясь тем, что будет рядом с Карлавачем. Но и на этот раз вышла осечка — не успел проработать и дня, как поссорился с Овезом…

…В тот день колхозную ферму посетил фотокорреспондент районной газеты. Такой шустрый франтик в роговых очках, увешанный фотоаппаратурой. Он был маленького роста, рыжий и невзрачный, а вел себя так заносчиво, что работники фермы диву давались. Так, он первым делом потребовал, чтобы там, где он намеревался ходить, посыпали песком и чтобы для него постоянно кипел чайник, он, видите ли, не может пить сырую воду во избежание, как он выразился, кишечных заболеваний. Овез пообещал ему все исполнить и представил Кочкулы, которого следовало фотографировать, первого дояра в районе. Фотограф долго крутил бедного дояра, рассматривая его как манекен с витрины универсального магазина, а потом категорически отказался его фотографировать: мол, он, т. е. Кочкулы, абсолютно не фотогеничен. Все так и ахнули, а потом начали хохотать над бедным Кочкулы. Дояр был такой сильный детина, что ему бы на бойне верблюдов валить, поэтому все слова фотографа «не фотогеничен» поняли по-своему: мол, Кочкулы не вмещается в фотообъектив. Бедный Кочкулы, видимо, и сам понял слова фотографа именно так. Он, виновато улыбаясь, пробормотал: «Я ведь фотографировался для паспорта, все было нормально…» Признание Кочкулы вызвало всеобщий хохот, даже фотограф, из себя важный, не удержался.

— Ладно, в таком случае становись вот сюда. Нет, нет, подальше, левее, а теперь поближе, смотри влево, подними голову, да не так высоко. Наденьте на него белый халат, а то никто не поверит, что он дояр. Быстрее, быстрее, меня ждут в редакции, мне некогда тут с вами хихикать… Достоверность, вот что главное в нашей работе.