Мост через бухту Золотой Рог

Он выслушал нас и, кажется, не имел ничего против, пока в кабинете не появился толстый человек, обливающийся потом, и не принялся ему что — то нашептывать на ухо. Мэр вздернул брови и внимательно слушал его, наморщив лоб, на котором отчетливо обозначились четыре складки. Затем он принялся обстоятельно, даже слишком обстоятельно, тушить сигарету, после чего, продолжая смотреть на пепельницу, сказал:

— Дорогу там всю размыло, да и медведей там полно, и змей. Сожрут вас медведи. Лучше весной приезжайте. Дорогу к тому времени починим, и я отвезу вас сам лично на своей машине. А сейчас я не могу вам дать разрешения. Если вы там, на дороге, умрете, я буду нести ответственность. Пешком туда три дня ходу.

Когда мы вышли из управы, на другой стороне улицы стояло шестеро полицейских в штатском. Три на Хайдара, и три на меня. Мы стояли и не двигались с места, пока нас не позвал к себе продавец из мелочной лавки. Он был членом рабочей партии. Расцеловав нас, он залился слезами, и слезы текли по щекам, застревая в щетине.

— Добро пожаловать, свет очей моих! Добро пожаловать, зрачки мои! Даже птицы, и те не залетают к нам. Мы одни тут сидим среди гор. Вы сказочные герои. Вы одолели гору Арарат и пришли к нам. Как там наша партия в Стамбуле? Как дела у наших товарищей?

В лавке у него было темно, мы сидели, пили чай, а на улице нас поджидали шестеро полицейских, оставшихся стоять под палящим солнцем. Хозяин прикрыл дверь своей лавки, теперь мы сидели в абсолютной темноте, как трое слепых.

— Наш мэр из демирелевской партии, — зашептал партиец. — Теперь он спустил на вас своих собак. Но я отведу вас в гостиницу, и там, в ресторане, вы можете пить и есть сколько хотите. Не думайте о деньгах. Но будьте осторожны. Мы, партия рабочих, тут как птицы с подрезанными крыльями, наше слово тут ничего не значит, это как старые деньги, которые в ход не пустишь. Если вам понадобится защита, обращайтесь к депутату от социал-демократов. У него есть телефон, и он может позвонить своим в Анкару. Я не хочу, чтобы эти псы согнули вас тут в бараний рог. И не задерживайтесь здесь особо, возвращайтесь-ка подобру — поздорову к своим родителям.

Мы вышли на улицу, наши шестеро полицейских стояли все на том же месте, рядом с ними на земле валялось множество окурков. Мы решили отыскать для будущего репортажа кого-нибудь из тех крестьян, кто потратил три дня, чтобы добраться пешком до этого города и купить муки. Мы нашли одного. Он был худым как щепка, и глаза у него провалились. Он тащил на спине тяжелый мешок с мукой и как раз собирался двинуться в путь, домой, в голодающую деревню. Когда мы заговорили с ним, мы увидели, что в кустах притаились наши шесть полицейских в штатском. Крестьянин сказал:

— Мы ели листья с деревьев, как животные, но теперь листьев уже не осталось. Мы мертвые, дочь моя. Никто нам теперь руки не подает. Для нас уже настал конец этого слепого света. Дети наши все умерли, отлетели, как цветы с вешних деревьев на ветру. Скажи государству, чтобы послало нам на вертолетах яду. Мы примем яд и все умрем. Вот такой у меня наказ государству. Вот так и напиши, дочь моя.

Хайдар оставил меня разговаривать с крестьянином, а сам пошел потихоньку с фотоаппаратом за кусты и сфотографировал шесть задниц полицейских, которые, пригнувшись, наблюдали за мной из укрытия. Я услышала, как щелкнул фотоаппарат, и шесть полицейских резко выпрямились. Крестьянин из голодающей деревни не мог больше держаться на ногах, он лег со своим мешком муки на землю и теперь лежал, как перевернутая черепаха.

— Дочь моя, ты видишь меня. Напиши о том, что ты видишь, и не спрашивай меня больше ни о чем. Я на последнем издыхании.

Муравьи заползли на мешок с мукой и сразу стали все белые. Потом крестьянин поднялся и пошел с муравьями на спине в сторону проселочной дороги. Шестеро полицейских отправились за ним.

Вернулся Хайдар и сказал:

— Будем надеяться, что полицейские не видели гангстерских фильмов, иначе следующим номером они должны были бы вспороть ему мешок.