Мост через Жальпе

Казалось, что и бог войны, если он еще существовал, в этот час с удовлетворением и спокойствием глядел на замолкший край. Луна успела уже подняться над верхушками деревьев, ясно освещая по-осеннему пустынные поля, застывшие и напуганные деревья. Слышно было, как внизу безмятежно журчит вода. Вся долина казалась темно-лиловой. Вдалеке, как бы за далью столетий, гудели на шоссе машины, но все это уже относилось к другому миру, не к этому, этот, казалось, был отдан безмятежной жизни. Холодные осенние звезды сияли на удивленье ярко. Он подумал, что таких звезд давно уже не видел. Вспомнил, что в руке все еще держит лопату, и со злостью швырнул ее в канаву.

Остановившись, старичок посмотрел на нее.

— Иди ты один. Я не успеваю. Мне некуда спешить, — хватая ртом воздух, сказал старичок.

Отец взял его за локоть:

— Пойдем вместе. Медленно пойдем и успеем. Будем отдыхать почаще и придем.

— Куда? — старичок глядел на папу Бенутиса с опаской, ничего не понимая.

— Домой. Ко мне домой пойдем.

— Попусту буду занимать место в твоем доме.

— Бенутису веселее будет. Он любитель всяких рассказов.

— Сын?

— Ага.

— Большой?

— Маленький, но уже подрос. Только его ранили, беднягу.

— Шрапнелью?

— Жеребенок лягнул. И страшно.

— Господи, господи… Раз так, то пошли… Жеребенок!..

Когда долина реки осталась позади, стало совсем темно — наверно, от высоких деревьев, растущих здесь. Луну, которая, выбравшись из-за туч, прежде освещала дорогу, теперь часто застилал черный дым. А когда изредка она появлялась, то казалась испуганной, одинокой и очень холодной.

Дойдя до развилки, они увидели белеющий внизу деревянный мост. Кто-то недавно сменил на нем перила. Под мостом клокотала Жальпе.

Старичок остановился, поискал место, где сесть. Устроившись на большом камне, он сказал папе Бенутиса:

— Кто-то говорит, что мне не стоит идти…

— Кто?

— Не знаю толком, но очень просит никуда больше не ходить.

— Сейчас отдохнем и потопаем. Уже больше половины дороги прошли.

— А где моя шапка? — вдруг испуганно спросил старичок, и отец Бенутиса только теперь заметил, что старичок сидит на камне с обнаженной головой. — Сам не знаю, где и когда ее проворонил. Господи, шапки не стало…

— Может, с телеги упала. Ведь вас собирались перевезти в безопасное место.

— Везли. Точно везли. Потом лошадь понесла, и я, наверно, вывалился. А может, и сам слез… Не помню, не могу сказать… Такое землетрясение.

— Что поделаешь, теперь уж не найдешь.

— Тогда пошли, может, твой дом недалеко от края моего детства…

Старичок неожиданно быстро встал, сделал три шага вперед, вымытыми добела глазами глядя в темную даль. Так же резко он споткнулся, приложив руку к боку и говоря:

— Хватит, всего уже хватит.

Нагнулся и рухнул бы на траву, если бы отец Бенутиса не схватил его за плечи и не придержал.

Когда отец понял, что старичок мертв, озноб пробежал по всему телу. Он стоял какое-то время в оцепенении, а потом осторожно прислонил старичка рядом с камнем, а сам, сипя и задыхаясь, бросился бежать в сторону своего дома, не зная, почему так делает. Остановившись в лесной чащобе под елью, почувствовал, что покрылся холодным потом, и еще больше испугался. Спокойно глядел на него деревянный святой за холодным стеклом в деревянном домике, приколоченном к стволу ели.

Какой-то голос шепотом приказал ему вернуться. Шел он медленно, подойдя, наклонился к старичку, посмотрел на открытые, ничего не видящие глаза, закрыл их, а потом потопал дальше, вскоре добрался до места, где бросил лопату. Найдя ее, удивился тому, как медленно шли они — так много времени прошло с той минуты, как он бросил лопату, до его смерти, а теперь он так быстро за ней сбегал.

Яму выкопал здесь же, возле камня. Перед тем, как опустить тело в могилу, он аккуратно застегнул сорочку старичка и пуговицы тоненького пиджачка, печально подумав при этом, какое бесчувственное существо человек; почему за все это время он не догадался, что старичку могло быть холодно?

«Будто сон мне снится… Не только в этой темноте и сумятице придется мне помнить про эту могилу. Я буду помнить про нее все время, весь свой век, в буднях, когда кончатся все эти войны и меня по этой дороге понесут куда-нибудь мои ноги», — думал Бенутисов папа, насыпая высокий холмик.

Управившись с этим делом, лопату не бросил, прихватил с собой.

Высокая ель, до которой он успел добежать тогда, к утру низко опустила свои ветви, тускло поблескивало стекло часовенки.

И впрямь — бог войны в это утро вздремнул, и миром стал управлять кто-то иной, или ему просто захотелось поиграть — с луной, полями, людьми. Стояла дивная тишина, такая тишина, что даже собаки не смели тявкнуть, они, скорее всего, тоже дремали после тяжелой и тревожной ночи, казалось, не осталось на свете ни птицы, ни зверя, лишь эти два замолкших человека — отец и тот другой, только что уснувший навеки.

Он идет, думая о том, что произошло за столь короткий срок. Все не выходит из головы Бенутис (перед глазами всплывает прекрасное лицо Хелены), любящими глазами смотрит на него Бенутисова мама.