Мост через Жальпе

Как описать все, что творилось в его сердце, когда он ночью возвращался домой? Нет — чем все это обернулось сейчас, что выбрали из всего этого время, опыт, образование, сияние судеб других людей? Было ли что-то особенное в ощущениях ребенка, когда он шлепал по грязи троп и дорог, — что интересного было в этих ощущениях? Все это временно, чувствовал он, временно все, что погружено в грязь, что убого и тяжело, он пойдет все дальше и дальше, выйдет на белые дороги, на всякие шоссе, а это все — вроде сознательной тренировки… И еще — кажется, он не ошибается: уже тогда он частенько чувствовал, что к его шагам, к этому его ежедневному хождению в такую даль даже соседи относятся как-то странно, со снисходительной улыбкой, по-человечески жалея, одобряя и удивляясь. Может, их собственный опыт, опыт их отцов и дедов подсказывал, до чего убог этот путь, по которому кто-то силится вырваться в другую жизнь? Шептали многие: он-то знает, хорошо знает, что делать, — он собирается из этой грязюки, из этой глинистой дороги сколотить себе капитал, открыть свои америки… Глаза какого волка манили его и куда?.. И голос какого человека или зверя повторял ему на каждом шагу: все это до смешного преходяще, а раз так, то благодатны все ниспосланные тебе испытания; над этой грязью, над этой нуждой ты порхаешь подобно летучей мыши, не задевая за тончайшую паутину… Как они ошибались: он ни шага не мог сделать, не задев что-нибудь! Временно, временно, — твердили они. Что — временно? Да вся эта нужда. Вот кончишь учебу — и тогда… Что и куда манило его, что притягивало магнитом? Пока шел ночью по кустам и лесам, пока спускался в долину Бальчи и поднимался на обрыв, в ушах звучали услышанные в классе слова («Новую эру начинаете и вы, дети», — говорил приехавший из уезда инспектор, косясь на портрет, висевший у него над головой), всякие книжные премудрости, перед глазами мелькала карта мира, которую отец, возвращаясь с железнодорожной станции (сдавал телку в счет поставок), купил в тесной книжной лавке. На этой карте — два полушария. Как им сойтись друг с другом? Так близко их края — можно перескочить, как с лодки на лодку… Сыр-Дарья, Аму-Дарья, Нил, Апеннины, Скандинавия, долина По… «Если проследить историю государства, то можно убедиться, что государства существовали не всегда…»

Встречать его частенько приходил брат. Иногда встречал далеко от дома, у долины Бальчи, иногда ближе, иногда едва успевал выйти на двор и сделать несколько шагов — брат был старше, он уже выполнял почти все работы, к вечеру уставал, и неважно, не так уж важно, где он его встречал! Главное ведь — надежда: тебя встретят! Надежда, что к тебе подойдут, когда в изнеможении выползешь на песчаный берег!

Чушь! Совсем не тогда пришла в голову эта мысль! Сейчас, когда он шел по молу, сейчас, когда увидел на горизонте эти волчьи огни. Может, сесть в попутную машину, умчаться в деревню к брату и сказать ему: «Брат, мы же так об этом и не потолковали, ни разу я тебе по-людски не сказал спасибо… Ты знаешь, когда ты шел мне навстречу, я, трясясь от страху, вытаращив глаза, глядел перед собой, ждал тебя с фонарем, бежал к дому и все думал, думал… Что я сделаю, думал, что сотворю… Что-нибудь… Даже сейчас неудобно говорить об этом, но так ведь было. Такие мысли меня волновали, мне уже казалось, что меня побаиваются все, кто только может сделать мне что-нибудь плохое. Однажды ты сказал: «Так ведь тут всем ясно — известно, что тебе больше дано, чем нам, остающимся дома… Только…»

Спасибо тебе за это слово из шести букв. Тогда я не понял его, а сейчас понимаю. Только издалека все выглядит красиво, только в детстве и юности мы гонимся за иллюзиями, как за ведьмами на помелах, только…

Сделаю, сотворю! Мучительно стыдно. Может, вернуться, взобраться на перила мола и плюхнуться в воду, как эти мальчуганы? Нет — никаких разговоров о перилах! Все дальше и дальше, море уже затихло, не слышно его, ивняк и сосенки приглушают гул прибоя, вот я уже перешел Бальчю, близится хутор Мелиниса, лают собаки, хорошо, что лают, люди прикрыли окна ветхими дерюжками, женщина выходит во двор и зовет собаку, цу-цу, не столько собаку зовет, сколько хочет заговорить с невидимым в темноте человеком, хочет узнать, кто это: если знакомый, ночью будет спать спокойно, а если не отзовется — будет ворочаться в постели и со страхом ждать, ждать чего-то.

— Это я, тетя…

— А-а… В такой час? Тебя не встретят?

— Встретят… Не знаю… Каждый вечер встречают.

— Отец?

— Не знаю, кто сегодня. Чаще брат.

— А-а…