Мост к людям

Недели за две до того, как я должен был отправиться в эту поездку, пришло письмо от Жанны. Твердый длинный конверт с двумя пестрыми марками, на которых изображены петухи. Сначала я удивился, когда увидел, что письмо написано на нашем языке. Раньше она не решалась! Наверное, изучала и только теперь поверила, что выучила как следует. Что ж, подобная взыскательность делает ей честь…

О своей нынешней жизни Жанна почти ничего не писала. Правда, между строк звучал неуловимый, но достаточно выразительный подтекст. «Как я живу? А как может жить немолодая одинокая женщина! От вас ведь нечего скрывать свой возраст — вы знаете, сколько мне было тогда и сколько лет минуло с тех пор…» Невеселая жалоба, фигурально высказанная француженкой, которой уже за сорок…

Я попытался представить себе Жанну такой, какой она могла быть теперь, но ничего не получилось. К коротко стриженной головке, которую я так хорошо запомнил, трудно было дорисовать эффектную прядь седых волос, а тоненькую, истощенную девичью фигурку не удавалось дополнить округлостью женских линий.

Ее внутреннее состояние, однако, постепенно становилось ясным. «…Как может жить немолодая одинокая женщина…» Неудивительно, когда после переживаний, свидетелем которых я был тогда, человек на всю жизнь остается наедине со своим одиночеством! Может быть, кто-то и был рядом, может, даже кто-то есть и теперь, но чувства, пережитые ею в тот день, как видно, оставили в ее сердце след навсегда. Близость другого человека, если он был или даже есть, могла только ранить, только оскорбить.

В этом последнем письме Жанна сообщала, что имеет некоторые новые сведения о пребывании Сергея в плену. Недавно, во время воскресной поездки на берег Бискайи, она случайно познакомилась с каким-то канадцем, который был освобожден из дрезденской тюрьмы, когда американские войска подошли к Эльбе с запада. Оказывается, он слышал о том, что в тюрьме находится молодой украинец, захваченный в плен за несколько дней до окончания войны. Сам он этого человека не видел, но товарищи, встречавшиеся с ним, кое-что рассказывали. Белокурый, лет двадцати пяти, среднего роста, лицо продолговатое, с маленькими шелковыми усиками. Жанна отмечает: «Конечно, по таким приметам трудно установить, что это был именно он. Тип молодого белокурого офицера с усиками, кажется, вообще был характерен для вашей армии, как я заметила во время моего недолгого пребывания в вашей части. Кажется, и у вас были усики, не правда ли? И все-таки моя душа не на месте. Ведь в те дни ваши солдаты уже редко попадали в плен, и это увеличивает вероятность моего предположения, что человек, о котором мне рассказывал канадец, и есть Сергей».

Я дочитал письмо и почувствовал, что имею достаточно материала для сопоставлений. Нет, нет, ошибаются те, кто не верит, что любовь с первого взгляда может быть для человека единственной, на всю жизнь! Конечно, пока оба живы — все равно, рядом ли они, или разлучены волею обстоятельств, — каждый может дать повод другому разувериться в своей любви. Но Сергея не было, он остался для Жанны таким, каким она его знала тогда, он не давал ей никаких оснований усомниться в своей верности. Полюбившийся в первый день их необычного знакомства остался в ее памяти таким, каким был тогда, и долгая жизнь без Сергея оказалась бессильной изменить ее чувства.

Я сразу же ей ответил. Счастливый случай — как раз сейчас я собираюсь в Дрезден! И, конечно, было бы прекрасно, если бы смогла туда приехать и она. Понимаю, как это сложно, особенно потому, что я связываю ее точным сроком своей поездки. Но если случай благоприятствует мне, почему бы не попытаться и ей? Итак, жду возле тюрьмы двенадцатого сентября в двенадцать дня. Я заклеил конверт и отправил. Если иногда сбываются сны, почему бы не сбыться и чуду?..

Песчаный холм защищал нас от вражеских мин уже третий день. Мы захватили его с ходу, наскоро развернули огневые точки на запад и вынуждены были остановиться в ожидании нового приказа.

Домов поблизости не было, одна лишь эта ферма. Отрезанная от внешнего мира полями и неширокой полосой леса, она походила на убежище отшельника, отыскавшего удобное местечко для того, чтобы наедине замаливать свои грехи.

Ферма стояла на восточном склоне — одноэтажный дом с шестью окнами на фасаде. Длинная конюшня и открытый, чуть поменьше, сарай для инвентаря объединялись с домом в виде буквы «П». Двор, вымощенный плоским булыжником, замыкали тяжелые деревянные ворота с черепичным козырьком.