Мост самоубийц

— А что с тобой делать? Как спина? Выглядишь не очень.

Я, ойкая, забралась на заднее сиденье служебного уазика. Владимир Сергеевич сел рядом и хлопнул водителя по плечу:

— Петренко, гоу! — И назвал мой адрес.

— Нет, погоди, Петренко! — взмолилась я. — Меня не домой. Мне в Туристический парк нужно, туда, где Мост Влюбленных.

Раз уж такая удача, решила я, проеду до мостика и оттуда вызову такси. Зачем откладывать дело, если можно воспользоваться удачными обстоятельствами?

Сержант глянул в зеркало заднего вида. Кирьянов недовольно кивнул.

— Ладно. Гони туда. — Он повернулся ко мне: — Ты что, уже работаешь? А постельный режим кто будет соблюдать?

— Мне прописывали отдых, а не постельный режим, — возразила я, — можно сказать, я уже отдохнула. А тебя сюда каким ветром задуло?

— Коллегу подвозил. Смотрю — ты выходишь. Физиономия недовольная, за спину держишься. Пожалел калеку.

Я легонько шлепнула его по руке.

— Такта в тебе, Кирьянов, ни на грош.

— Я так понимаю, ты к Морошину ходила?

— Ходила, — недовольно призналась я.

— И получила тряпкой по морде, — констатировал Владимир Сергеевич.

— Получила.

— А я тебя предупреждал?

— Предупреждал. Но я должна была попробовать, понимаешь! Там и правда не так все гладко, как кажется на первый взгляд. Я была дома у этой Полины…

Кирьянов поднял бровь, и мне пришлось уточнить:

— С разрешения и в присутствии ее сестры.

— Слава богу. И что нашла? Листок с надписью: «Я не прыгала с моста»?

— Твой циничный сарказм тут не уместен. Все-таки человек погиб, — укорила я друга. Владимир Сергеевич виновато улыбнулся. — Обнаружились весьма странные покупки: веревочная лестница и билет до какой-то станции Уварово в Ивановской области. Обе покупки сделаны через Интернет и оформлены за два часа до ее предполагаемого самоубийства. Тут как минимум есть вопросы. Я нашла тетрадь с чеками. Усольцева вела подробный учет своим расходам. Все чеки вклеены вплоть до даты смерти. Зачем это делать в последний день, если ты решила покончить с собой? Мне кажется, такой человек в последние дни жизни должен пребывать в состоянии депрессии, и ей точно было бы наплевать, сколько она тратит и куда. А еще и вклеивать чеки из продуктового? Для чего? И в шкафу еще гора неглаженого белья. Вот скажи мне, если ты решишь свести счеты с жизнью, неужели будешь белье стирать, сушить и в шкаф складывать?

— Ее решение могло быть спонтанным, — ответил Кирьянов и был прав. Я вдруг поняла, что ни одного весомого аргумента в пользу версии об убийстве у меня нет.

— Думаю, билет и лестницу тоже можно как-то объяснить.

— А чеки?

— И чеки. Вообще все можно объяснить тем, что она решила спрыгнуть с моста не до, а после того как все это купила, постирала и вклеила. Скорее всего, что-то произошло непосредственно перед самоубийством. Какое-то событие стало последней каплей, и она, плюнув на все покупки и планы, решила, что больше не стоит жить. Это звучит страшно, грубо и, возможно, цинично, но объясняет все.

Я хмуро молчала. С точки зрения и следователя, и Кирьянова, все было логично. Самоубийство — поступок иррациональный. Если человек решается на него, причины искать бесполезно. Но чем больше я погружалась в жизнь Полины Усольцевой, тем сильнее сомневалась в ее намерении добровольно спрыгнуть с моста. И все же помощи мне ждать неоткуда. Если посмотреть на все трезвым, холодным взглядом, Морошину нечего поставить в вину. Девушка прыгнула сама. На мосту стояла одна. Никто ее не сбрасывал и не толкал. Если бы не эти странные покупки, я бы сама уже сделала вывод, что имело место самоубийство. Но они есть. И теперь я не могу оставить это дело, пока не найду им объяснения.

— Морошин твой — хам, — опять не сдержалась я.

— Морошин — крючкотвор и праведник. Он делает свое дело как надо, но, если он уверен в своей правоте, его уже не переубедишь. Такие никогда не задерживаются на работе. Они сдают отчеты вовремя и следят за выполнением плана.

— Может такой персонаж закрыть глаза на улики, если они противоречат делу?

Кирьянов подумал.

— Наверное, может. Но только в том случае, если он убежден, что это не важные улики и их можно как-то иначе объяснить. Хотя утверждать это категорично не буду — за руку Льва Марсовича никто не ловил.

— Он Лев Марсович? — ахнула я.

Кирьянов потер переносицу:

— Ты что, даже именем человека не поинтересовалась, прежде чем вваливаться к нему в кабинет?

— Нет, — честно призналась я, — на двери было написано: «Морошин Л. М.» Я подумала, какой-нибудь Леонид Михайлович.

— Ну, старуха, ты даешь!

Я решила перевести тему.

— Мне бы посмотреть протокол с места происшествия и заключение медэксперта.

— Забудь.

— Неужели у тебя нет тут совсем никаких связей? Ты же сейчас подвозил какого-то коллегу?

— Этот коллега из другого РОВД и сюда приехал по личному вопросу. Но даже если бы я с этим Морошиным детей крестил, все равно никогда бы не попросил о таком.

— Почему это?