Мост в бесконечность. Повесть о Фёдоре Афанасьеве

— Одна шайка-лейка, хромой ему сродственник…

— Ничего, завтрева хозяину откроем ихние делишки…

Афанасьев, покуривая, прислушивался. Когда Щепа пошел в кухню за кипятком, на лестничной площадке окликнул:

— Послушай, Захар, вправду собираешься у хозяина защиту искать?

Щепа, жилистый, верткий мужик, зыркнул из-под мохнатых бровей:

— А тебе какое дело? Дружка-артельного жалеешь?

— Дурак ты, Захар. — Афанасьев нахмурился. — Он мне такой же приятель, как тебе… Из одного котла с тобой хлебаем… Ты вот о чем мерекай — зачем Филонову хромого смещать, ежели он из лавки любую пакость в артельный котел принимает? Потому от лавки и доходец немалый…

Захар поставил жестяной чайник на чугунные плиты лестничной площадки, вплотную присунулся к Федору:

— А ты, питерский, видать не промах. А я ненароком подумал — шкура. Думал, артельному подпевала…

— Индюк тоже думал, — сухо ответил Афанасьев, — сам знаешь, что с ним было… Ну, скажем, хромого завтра уберут, так ведь мастер нового прохиндея подыщет, который ничем не лучше. И скажет — выбирайте. И непременно выберете, вот в чем беда…

Захар взъерошил широкую бороду:

— Так уж наша жизня устроена, хужее индюков…

— Потому и толкую: крепче мозгами раскинь, чтоб и дело сделать, я в суп не попасть.

— Полагаешь, взбеленится Филонов?

— А ты полагаешь, христосоваться начнет? — Афанасьев насмешливо прищурился. — У вас не бастовали, почем фунт лиха не знаете… А питерские эту науку превзошли. Солдат на фабричном дворе видали предостаточно…

— Ой, не пужай! — Щепа погрозил пальцем. — Куды клонишь, не пойму… Отступиться, что ли? Сказать народу — пошумели и будя? Да ежели я с такой речью вернусь, на куски порвут! Потому как накинело, удержу нет…

— Отступаться не след, — тихо, по твердо произнес Федор. — Только вот что, православный: из-за одного старосты людей баламутить резону нет. Пустяк это, староста ваш… Ты с мужиками линию намечай крутую. В бане ералаш — требуйте, чтоб каждый день топили. Расходы ерундовые, а народу облегченье. Понял? И жалованье пускай прибавляют, коли трудные ткани работаем…

— Прохоровские по двенадцати рублев зашибают на многоремизных. — Захар Щепа мечтательно крякнул. — Нам бы так-то…

— Вот и требуйте, кто не велит! И про лавку скажите, чтоб гнильем да лягушками больше не кормили. — Афанасьев улыбнулся. — А старосту убрать — сверх того, вроде бы мимоходом. Понял? И мастера заодно…

— Ну, это перехватил! — Захар озадаченно поскреб в затылке. — Шибко много разговору, слухать не станут.

— Станут, куда денутся.

— За мастера Филонов горой. Кулыпин — хозяину опора…

— То и хорошо. Подпиливай опору — дом зашатается. Кинутся спасать, за ценой не постоят. Больше потребуете — больше получите.

Захар глянул в лестничный пролет — не подслушивают ли? — опасливо прошептал:

— Ты, случаем, не сицилист?

— А что, похож? — тоже шепотом ответил Федор.

— Больно уж складно балакаешь.

— Ткач я, Захар. Такой же, как и ты… А больше покамест ничего не скажу.

Щепа положил руки на плечи Федора, легонько, выказывая дружеское расположение, тряхнул его:

— Ладно, в душу не лезу. А спросил вот зачем — тебе завтра бы перед хозяином слово молвить…

— И погубить дело, — перебил Федор. — Кто меня знает? Ни едина душа. Веры мне никакой, чужак он и есть чужак. Найдется хозяйский холуй, крикнет, что чужаки воду мутят, на том и делу конец… Нет уж, Захар, рисковать в таком разе не годится. Сам молвишь. Нынче же уговорись с мужиками, учи орать погромчее… Тут не краснобайство нужно, пускай господа краснобайствуют, из кожи лезут… А ты бей в одну точку — требуем, и вся недолга! Жалованье прибавляй, харчишки поспособнее… Ты кричи, а мужики подхватят. Глядишь, толпа вскинется. Толпа, она ведь — масса! Миром, глядишь, одолеете…

На железной лестнице послышались чьи-то гулкие шаги. Захар подхватил чайник с остывшим кипятком, спросил тревожно:

— А ежели, к примеру, дом вовсе рухнет?

— То есть?

— Ну, опору подрубим, а он упадет да придавит…

— Что ж, и такое может быть. — Афанасьев растоптал окурок. — У власти сила большая, могут и придавить. Коли с утра в корпуса не пойдете, сам увидишь, какая начнется катавасия. Не иначе полиция нагрянет…

Шаги по лестнице приближались. Щепа нервно вздохнул:

— Боязно, едреный корень.

— Волков бояться — в лес не ходить. Еще не поздно на попятный…

Щепа плюнул под ноги, не таясь, громко выкрикнул:

— Нет уж, благодарим покорно! Была не была, расчешем хозяину кудельку!

Утром, как и предполагал Афанасьев, на фабрику был вызван наряд полиции. Покамест ткачи шумели возле конторы, полицейские заняли входы в корпуса, цепочкой выстроились перед воротами. Испуганно суетились хозяйские прихлебатели — мастера, хожалые. Никогда еще у Филонова не доходило до открытого неповиновения, растерялись.