Мост в бесконечность. Повесть о Фёдоре Афанасьеве

— Какое там! — Сашка качнулся, балансируя на костылях. — Горушку воевали у япошек… Махонькая горка, но для начальства нужная. Командирский пункт хотели туда… Орудиев не дали, винтовок на всех не хватает, патронов тоже маловато. А в атаку гонят! Ну, побежали… Тут меня и зацепило. Эх, Афанасьич, сколько славян полегло! Ужас. Вместо патронов иконы слали. Георгия-победоносца… А поп перед боем талдычил: кто костьми ляжет за царя и православную веру, тому дорога в рай… Гуляют, поди, мужики в райских кущах. А я вот не сподобился, ни богу свечка, ни черту кочерга! Кому нужен, Афанасьич, обрубок такой?

Сашка Никулин привалился к забору, по-волчьи завыл, подняв лицо к морозному небу с огромной луной. Федор Афанасьевич переждал приступ отчаяния, снова подхватил Никулина под локоть, потащил за собой.

— Глупой ты, Саша, — сказал сердито. — Поешь Лазаря, а того не знаешь — очень ты нужен нам…

— Брешешь! Сострадая, брешешь! — Сашка вырвался, утвердив костыли, набычился — головой вперед. — Куда тащишь меня?

— Успокойся, Саша. — Федор Афанасьевич тоже выставил голову, шутливо боднул Никулина. — Зачем же мне врать? Не приучен, душу не убью… А идем мы ко мне на квартиру. Лизавета Балашова постелит, согреет воды — помоешься… Идем, идем, утром как следует побалакаем!

— Не пьяный, нечего до утра тянуть! — Сашка уперся. — Выкладывай, чего хочешь?

— Ну, ежели не пьяный… Ты погляди на себя, Саша. Георгиевский кавалер, чего ни скажешь — рот откроют, слушая. И полиция не посмеет тронуть. Понял? Мы тебя, милый, так нагрузим… Работать надо, Саша, работать!

— Да что я могу?! — в лицо Афанасьеву крякнул Сашка. — Книжек в руках два года не держал! О чем говорить-то?

— А все о том же… Мы, большевики, стоим за поражение правительства… Ленин, знаешь, как трактует? Дело русской свободы зависит во многом от военных поражений царизма. А «патриотов», знаешь, сколько развелось? Трудно с ними бороться… Ему, к примеру, доказываешь, что проигранные сражения выгодны рабочему классу, а он кричит: братья кровь проливают, а вы тут, сволочи, отсиживаетесь, подкоп под народных героев ведете! А кто же людям глаза откроет, что кровь-то напрасная? Ты, Александр! Ногу потерял, не голову… В трактир ходи не водку жрать — рассказывай. В гости позовут — рассказывай, в церкви, в бане, на базаре — везде рассказывай! И еще вот что. Таких-то, безногих да безруких, в городе наберется достаточно. Попробуй-ка сколотить их в кучку. Воинское братство — сила. Надобно, Саша, чтоб эта сила на нас работала… Эх, Саша! Чует сердце, славная будет година. Нюхай воздух, Саша, грозой наносит…

Сашка отходчиво усмехнулся; зажав костыль под мышкой, потер замерзшее ухо. Луна сияла, как начищенный пятиалтынный, под ногами редких прохожих — морозный скряп. До майских гроз еще надо было дожить.

В конце декабря с Путиловского завода уволили четырех мастеровых, членов организации «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», созданной крестьянским сыном, священником пересыльной тюрьмы Георгием Аполлоповичем Гапоном. В увольнении собратьев организация усмотрела дерзкий вызов, брошенный по ее адресу, и послала депутацию к директору завода Смирнову. Директор заявил о незаконности вмешательства посторонних в отношения между заводской администрацией и рабочими. Не успокоившись, «Собрание» постановило направить еще одну депутацию, во главе с отцом Георгием, — к градоначальнику. Резолюция, принятая по этому поводу, гласила: «Отношения между капиталом и трудом в России ненормальны, доказательством служит произвол, применяемый мастерами по отношению к рабочим; мы просим правительство потребовать от администрации Путиловского завода немедленного увольнения мастера Тетявкина, виновника беспричинного расчета четырех рабочих и постоянно причиняющего рабочим всякие несправедливости; мы просим немедленного обратного приема на завод четырех рабочих, уволенных за то, что они состоят членами „Собрания“; доводя об этом до сведения градоначальника и фабричного инспектора, мы просим их принять меры к тому, чтобы подобные факты не повторялись в будущем; если законные желания рабочих не будут выполнены, то „Собрание“ снимет с себя всякую ответственность за беспорядки, которые могут вспыхнуть в столице».

Генерал Фуллон, ознакомившись со столь любопытным документом, изумленно воскликнул:

— Но ведь это революция! Вы угрожаете спокойствию столицы!

— Ничего подобного, — возразил Гапон. — Мои рабочие хотят только поддержать своих товарищей. Но если их требования не будут удовлетворены, спокойствию города действительно создается угроза…