Мост в бесконечность. Повесть о Фёдоре Афанасьеве

Объявился в столице из полтавской глуши, окончил Духовную академию. Был священником в приюте, проповедовал для бедных, возился с нищими, утешал, таскался по ночлежкам. Потом получил место в братской миссии церкви Галерной гавани, завел обширные знакомства в рабочей среде и впервые тогда начал говорить с ними о создании общества взаимопомощи неимущих. Стал популярен, приобрел благоволение митрополита, пошел в гору — занял должность священника Красного Креста. Страдал от доносов. Председатель комитета Петербургских приютов писал в охранное отделение — «бунтовщик в рясе»… Сергей Васильевич Зубатов, переведенный из Москвы начальником политической полиции в департаменте, пытался прибрать Гапона к рукам, видя в нем удобную фигуру для достижения своих целей. Но Гапон не дался. Ознакомившись с деятельностью вубатовских рабочих организаций, составил резкий доклад: единственное средство к улучшению рабочего класса — свободные и независимые организации по образцу английских, а зубатовская политика только развращает участников организаций и препятствует привлечению в них искренних людей, желающих без задней мысли помочь неимущим. При этом добавил, что участие духовенства в организациях Зубатова позорит церковь…

Что еще? Когда Сергей Васильевич попал в опалу, Гапон прибрал к рукам его организацию, добился утверждения устава «Собрания», выгнал всех зубатовских агентов. Но деньги от полиции принимал. Оборудуя помещения для «Собрания» в разных концах Петербурга, получил некоторые суммы из сейфов департамента. По всему выходит — свой… Но, с другой стороны, есть сведения, чю при нем состоит некий «тайный комитет» из представителей различных партий, они якобы помыкают Гапоном. Черт его знает, оборотень какой-то…

— Так что же означает сия чехарда в столице? — Министр пригласил Георгия Аполлоновича в кресло, сам опустился на диван, подчеркивая неофициальность беседы.

— Позвольте, ваше превосходительство, вопросом на вопрос. Могу ли я ожидать ареста, если буду говорить совершенно свободно?

Министр поколебался, ответил отрицательно.

— Страна переживает тяжелый политический и экономический кризис! — Гапон откинул со лба непокорную черную прядь. — Все классы населения высказались в резолюциях об их нуждах и пожеланиях. Пришла очередь и рабочему классу сказать государю о своем тяжелом положении… Мы составили петицию…

— Знаю. Читал, — бесцеремонно прервал Муравьев. — Вы хотите ограничить самодержавие!

Георгий Аполлонович весьма удивился тому обстоятельству, что петиция, размноженная всего лишь в нескольких экземплярах и содержащаяся в секрете, уже известна министру юстиции. Но не стал заострять внимание на этом моменте, горячо продолжал:

— Ограничение монархии послужит царю настолько же, насколько народу! Если реформа не придет сверху, революция неизбежна. Она повлечет за собой годы борьбы и реки крови… Ваше превосходительство! Мы не требуем немедленного удовлетворения всех ваших требований, пусть будет дано согласие пока на самые главные… Прежде всего — амнистия и созыв народных представителей. Тогда вы увидите, каким энтузиазмом будет полна Россия по отношению к государю. — И тут Георгия Аполлоновича, глубоко взволнованного причастностью к судьбам истории, изрядно занесло: — Вас много лет, ваше превосходительство, народ ненавидит за вашу деятельность против тех, кто борется за свободу! Наступил момент, когда вы можете сделать шаг огромного значения. Вы можете теперь одним махом стереть с себя это пятно. Идите прямо к царю сейчас же, скажите, чтоб он вышел поговорить со своим народом! Мы даем гарантии безопасности… Если понадобится, падите к его ногам, умоляйте принять депутацию!

Муравьев побледнел. Поднялся с дивана, обошел огромный стол и застыл под портретом императора — невозмутимый; воплощенная власть. Сомнений больше не было, перед ним самозванец, ничтожество, червяк, обретший способность рассуждать, которому эта способность вскружила голову. И ему, к сожалению, дано слово, чте не подвергнется немедленному аресту…

Муравьев сухо сказал:

— Ступайте. Я исполню свой долг.

Раздумывая, что означают эти слова, уж не решимость ли применить оружие, Георгий Аполлонович из приемной Муравьева телефонировал министру финансов Коковцеву:

— Меня насторожил двусмысленный ответ! Дрожу от мысли, что обернется кровопролитием! Умоляю, вмешайтесь…

Телефон разъединили, прежде чем Гапон высказался до конца.

В тот же день, восьмого января, был составлен секретный документ: «Имею честь просить Ваше превосходительство не отказать в распоряжении о личном задержании священника Георгия Гапона и о препровождении его для содержания под стражей в С.-Петербургскую крепость». Но распоряжение заведующего полицией, свиты ею величества генерал-майора Рыдзевского, выполнить не удалось. Отец Георгий после визита к Муравьеву исчез, спрятался.

В тот же день, восьмого января, Петербургский комитет большевиков распространил прокламацию: «Напрасно обращаться к царю…»