Мосты

Мы все захохотали. Бабушка поправлялась. Никэ сбегал и принес ей из дому ключи. Старуха спрятала их в одном из своих бездонных карманов. Бывало, сколько раз ни придет к нам дед и увидит бабушка, как он вытирает усы тыльной стороной ладони, - так все вздыхает, рвется домой. Мать ее не отпускала. Заставляла Никэ топить плиту, чтобы быстрей выгнать из старухи простуду. А Никэ только этого и ждал. Новые обязанности избавляли его от надоевшего занятия. Лучше целыми днями топить печку, чем поить коней и овец. Теперь Никэ пек картошку, высыпал кукурузные зерна на плиту и жарил кукоши*, калил семечки, бобы. А вечером, у гумна, точно кот, подкарауливал и ловил в силок воробья, сам разделывал и жарил на угольях, в плите. Словом, день-деньской Никэ занимался делом, и уж что-что, а на скуку ему не приходилось жаловаться. Да и бабушка вечно рассказывала ему какие-то сны, предания. Держала в голове она уйму сказок и притч, потому что была неграмотная. И так ведь, заметил я, многие люди. Не зная грамоты, они руководствуются, как наукой, поучительными воспоминаниями, житейскими происшествиями, даже погодой. Вот и бабушка посмотрит, бывало, в окно, увидит, как стонет и беснуется поземка, и расскажет Никэ случай про новенький, с иголочки, шерстяной бурнус, насмехавшийся над драным кожухом.

_______________

* К у к о ш и - жареные кукурузные зерна.

- Здравствуй, рваная шуба!

- Здравствуй, глупый бурнус!

В другой раз старушка рассказывала, как баба Докия трясет двенадцать своих тулупов.

Дед с нетерпением ждал, когда бабушка вернется домой. Дело в том, что с нашей лежанки она отлично видела двери погреба, и старику вовсе не хотелось попадаться с поличным. Хотя ключи покоились в поповском кармане бабушки, двери погреба то и дело распахивались. Надо же погреть у бочки старые кости...

Дед Андрей наставлял нашего деда:

- Эй, Тоадер, слышишь?

- Слышу, коровья образина. Не глухой, тебе не чета!

- Слушай, разлей тарелку вина возле бочки, ступай к своей Еве и скажи, что протекает. Я так и делал, пока моя Ева жила.

У деда Андрея все женщины звались Евами. Гордость, однако, не позволяла деду Тоадеру размениваться на мелкие подлоги.

- Э, Андрей, как ты был дураком, так и остался. А я покамест ни у кого не под пятой - ни у бабы, ни у затя. Чем разливать вино, лучше его выпить, беш-майор!

И, разозлившись, брал стрелы, лук, деда Андрея - и на охоту. Вместе бродили по зимним виноградникам, устраивали на исходе дня засаду где-нибудь у межи. Первым делом горячее вино, сало с чесноком. Потом слезы: в старости жалко и зайцев... А может, просто слепил снег? И начиналась охота... за воспоминаниями!

- А помнишь, Тоадер, когда зайцы уже не умещались в санях? И ты еще рассердился... Я тогда подстрелил в садах, возле околицы, косого - с теленка!

- А скажи, Андрей, где отсиживается заяц в такую пору, как сейчас?

- В такую пору он жмется поближе к селу.

- Почему?

- Боится лис.

- А с какой стороны прячется?

- Конечно, с солнечной.

- Все-таки и ты охотник, беш-майор. Хотя и старый дурак!

- А помнишь, как мы учились стрелять в цель? Убивали ворон на ветряных мельницах.

- Поныне не пойму тайны птичьих троп. Видит же ворона, что ее убьют, а не сворачивает... Летят и летят караваны... День, второй, третий. Журавли, дикие гуси, это я еще понимаю, но ворона? Утром - за пищей и вечером в гнездо - точно по той же дороге... Да-а... Говорят, пошел в армию быком, вернулся коровой. Так и мы, дураками были, дураками и в землю ляжем... Хе-хе!..

Дед Андрей быстро хмелел даже от кипяченого вина с сахаром. У него розовели скулы, мочки ушей. Начинал петь. Слова мудрено было разобрать, лишь в припеве отчетливо слышалось:

Э г е-г е! К а к п о е х а л в г о с т и о н в Г и р о в а...

Жители Гирова нынешней зимой убили второго шефа поста, и дед Андрей на свой лад воспевал их.

Я, унаследовавший имя деда и добрую долю его хозяйства, обычно знал, где он охотился. Наскоро вычищал навоз из конюшни, стелил коням свежую солому, подбрасывал корма овцам и, если не было иных занятий, извлекал из-под стрехи жердь с большой гайкой на конце и шел охотиться... за небылицами. Правда, иногда и от меня был кое-какой толк. Однажды я своей жердью с гайкой убил зайца. Дедушка крестился, и друг его Андрей восхищался, до чего я меткий. Но, признаться, охотничьи истории мне приедались. Уж очень они напоминали одна другую. К тому же я вырос уже, чтобы сказки слушать. У меня пробивались усики, и я их тайно сбривал отцовской бритвой. А когда по субботам приходилось менять белье, я забирался на чердак даже в самый лютый холод. Теперь же на дворе стало теплеть и дни пошли в рост.

- Опять куда-то собрался? - спрашивал отец.

- Загляну к Митре.

- К Митре?

- Да.

- Соскучился!

Днем я не заходил к Вике. Будь я девушкой, ходил бы к ней с веретеном. А так нет повода. Что днем искать парню у девушки? Помогать ей расчесывать пряжу? Для этого вдоволь времени на посиделках. Там я никогда не давал веретену раскрутиться до отказа в моей руке. Это примета разлуки. А разлука мне ни к чему.