Мотя

Ленинъ почувствовалъ сильнейшiй рвотный позывъ, хотѣлъ было выплюнуть комокъ полуразжеванного сала на полъ снѣжнаго дома, потомъ рѣшилъ, что подобный поступокъ не поспособствуетъ выполненiю его деликатной дипломатической миссiи, и проглотилъ.

– Красиво…, – сказала Мотя.

– Красиво, – согласилась Нюра.

Снова помолчали.

Было скучно. Кока взялся за Стивенсона, а Мотя переползла на Нюрин топчан, и вместе они запели жалостливую песню про Зою, которой научились в пионерском лагере. Вскоре им это наскучило.

– А давайте спать, у меня что-то глаза слипаются… – сказала Нюра. Остальные были не против – Мотя и Нюра обнялись и задремали, Кока аккуратно положил очки на томик Стивенсона, и тоже уснул.

18

Мотю разбудило пение караульных павликов, орущих за стеной свое: «Подъём, подъём, кто спит – того убьём!». Солнце уже пробилось сквозь оранжевые дымы труб и поднялось над курящимися градирнями, освещая Первый квартал Эрнста Мая и сверкая в стальных деревьях Железного парка, листья которого звенели на ветру.

Металлический пол чуть дрожал под ногами – это был ровный гул ревущего внутреннего солнца Черной Магнитки. Дежурные павлики принесли завтрак: творожную запеканку и кофе из желудей и цикория. Следом вошел сам Ятыргин, пожелал доброго утра и спросил, что за песню пели вчера девочки.

– Песню? – переспросила Нюра.

– Да, – сказал Ятыргин, – что-то про Зою.

– А-а, – поняла Нюра, – эту:

Ставай, ставай, Зоя, будила Зою мать

Ставай, ставай, Зоя, корабли стоять…

– Это мы с девчонками в лагере пели, – улыбнулась Мотя, – она про Ленина.

– Как про Ленина? – удивился Кока, – там же про Зою?

– Ну правильно, – ответила Мотя, – про Зою Монроз. Как настоящая фамилия Ленина?

– Ульянов.

– Ну да, а до этого? До того, как он принял буддизм? Ульянов – это же в честь гелюна Ульянова.

– Пьянков-Питкевич?

– Правильно! Об этом в песне и поется – вставай, Зоя, корабли стоят. Ну, когда Ленин параболоид изобрел, и они с Зоей им дредноут сожгли, "Императрицу Марию".

– Помню, да, в шестнадцатом году, когда он "Империализм как высшая стадия капитализма" написал. А как же Крупская?

– Ну а что Крупская? – сказала Нюра, – она Ленину жизнь в ссылке спасла, и он, как честный человек, обязан был на ней жениться. А Зое он остров Мавува купил, в архипелаге Вануа-Леву, вот этим песня и кончается:

За синими морями бережок цветет

на том бережочке слезы Зоя льет

дайте мне чернила, дайте мне перо

тому, кого любила, напишу письмо

– Да, – поддержала Мотя, – а когда Крупская умерла, Ленин к Зое на остров и уехал. Все еще, небось, там под Chambermaid Swing танцуют…

– Ага, – сказала Нюра, – "каждая chambermaid должна научиться управлять государством". Это вам не графиня Пален с ее орлом.

– Зато я знаю, почему дредноут называется дредноут, – вдруг сказал Кока.

– Dreadnought… бесстрашный? – спросила Мотя.

– Нет, но близко. Dread-nought – "без дреддов". Dreadlocks, "устрашающие локоны", носили назореи. На корабли all-big-gun набирались моряки из назореев, которые нарушили обет, и поэтому должны были остричь волосы и принести искупительную жертву.

Помолчали.

– Подождите, а в Мавзолее тогда кто? – спросил удивленно Кока.

– Да кто угодно! – захихикали девочки.

– Да, мальчик, Мавзолей на Красной площади – это игрушка, символ, – вдруг произнес Ятыргин.

Он открыл окно и сказал: – Вот, посмотри, как выглядит настоящий Мавзолей, город, для которого срыли две горы, Ай-Дерлюй и Аташ, и свезли со всего мира массу народа, который тысячами замерзал в голой степи. Весь этот город, весь Магнитогорск – Мавзолей Сталина, и именно здесь хранится стальное сердце Кадмона.

– Ну наконец-то про сердце! – воскликнула Мотя. – Рассказывайте скорее!

– Сердца Кадмона недоступны живым, девочка, – печально сказал Ятыргин, – вам придется умереть.

– То есть, вы нас убьете, что ли?

– Только если вы согласитесь на это. Если вы решите жить дальше, то никто вам препятствовать не будет, вас проводят до проходной, и вы уедете домой. Я пришел сказать, что у вас есть время подумать до вечера, и потом мне скажете свое решение.

– Ну, я о чем-то подобном и подозревала, в общем-то, – тихо сказала Нюра.

– Если вы решите продолжать поиски, вас убьют и неправильно похоронят, чтобы вы могли вернуться с новыми силами. Думайте, – Ятыргин отдал пионерский салют, и вышел из железной комнаты.

Все молчали, каждый думал о чем-то своем.

– Я согласен, – первым сказал Кока. – Согласен. Терять мне особо нечего. Если кто-нибудь из вас согласится, я буду рад. Если нет – ну, тогда не знаю, буду ли я дальше искать сердца. Надо подумать. А сейчас я спать. В любых непонятных ситуациях ложись спать.

И он снял очки, лег на топчан лицом к стенке, подтянул ноги к животу, и уснул.

– Сердце болит, – тихо сказала Нюра, – говорила я родителям, что мне не надо столько чая… А что значит – неправильно похоронят?