Мотив для исчезновения

Эйвери буквально рухнула на газон на заднем дворе рядом с Софией. Рамирес сел рядом, и она слушала, как он вызывал пожарную бригаду, а затем набрал О’Мэлли.

Блэк то легчало, то опять становилось плохо. Она постоянно кашляла, а сознание было затуманено. Она была уверена наверняка, что теряла сознание между тем моментом, когда Рамирес осматривал Софию и тем, когда вдалеке раздался вой первых сирен.

– Ты чуть не погибла, – сказал он, глядя на нее.

– Знаю, – ответила Эйвери. – Все произошло слишком быстро, и я потеряла контроль над ситуацией.

– Я заметил. Но это похоже на тебя. Главное, что ты жива.

Блэк кивнула и посмотрела на Софию. Ее глаза были открыты, она смотрела на темное вечернее небо. Эйвери протянулу руку и дотронулась до Лесбрук.

– Все хорошо?

София попыталась сказать что-то, но лишь зарыдала в ответ.

Это был единственный звук во дворе до тех пор, пока три минуты спустя не примчались первые пожарные машины.

ГЛАВА 37

Эйвери уселась за стол напротив О’Мэлли и Коннелли. За две недели, прошедшие с тех пор, как она выбралась из дома Рузвельта Томса, ничего особенного не произошло. Единственное, что изменилось в ней, это появился обесцвеченный шрам на ноге. Ей удалось сбежать из ада всего лишь с ожогом второй степени и переутомлением, вызванным вдыханием большого количества дыма.

Кроме этого, все оставалось на своих местах. Это касалось и решения, на которое О’Мэлли выделил ей шестнадцать дней.

Она попыталась сосредоточиться и выкинуть воспоминания о вспышках пламени из головы.

«Продвижение, – подумала она. – Мне нравится то, чем я занимаюсь. Если я приму звание сержанта, то мне придется чаще иметь дело с политикой. Но уважение… чувство выполненного долга…»

– Эйвери?

Это был Коннелли. Время от времени, когда он был в хорошем расположении духа, то называл ее по имени. От О’Мэлли этого было не дождаться.

– Да?

– Это твое решение, – произнес он. – На тебя не будут смотреть свысока, если ты откажешься. Если примешь, то приказ вступит в силу в конце следующей недели.

– Верно, – добавил О’Мэлли.

– Я просто не знаю. Кажется… это слишком неожиданно, наверное, – пожала плечами Эйвери.

– Это же не связано с тем, что произошло в доме? – вздохнул О’Мэлли, наклонившись к ней.

– Что Вы имеете в виду? – уточнила она.

– Ты чуть не погибла, – ответил он. – Если бы Рамирес приехал на десять-двадцать секнд позже, тебя бы с нами уже не было. Я уже попадал в подобные ситуации. Это пугает, но здесь нет ничего позорного.

– Нет, это не так.

– Итак, это означает… нет? – кивнул О’Мэлли.

Блэк слабо улыбнулась. Она ощутила, как ожог на ноге дал о себе знать.

– Это одноразовое предложение? – спросила она.

О’Мэлли с Коннелли переглянулись и пожали плечами.

– Честно говоря, вряд ли, – сказал кэп.

– В таком случае, пока я отказываюсь.

Оба дружно кивнули. Эйвери была уверена, что именно этого они сейчас и ожидали. О’Мэлли оттарабанил пальцами по столу и прочистил горло.

– Коннелли, позволь мне лично переговорить с Блэк, хорошо?

Дилан молча вышел, закрыв за собой дверь. Какое-то время капитан с интересом смотрел на нее.

– Ты встречалась со Слоан Миллер, когда вернулась на работу на прошлой неделе? – спросил он.

– Нет.

– А стоит, как думаешь?

На самом деле она понятия не имела. Это казалось глупым, но она также осознавала всю серьезность пережитой ситуации. Оглядываясь назад, она спокойно могла сказать, что это было похоже на настоящий ад.

– София Лесбрук еще переписывается с тобой?

– В последние три дня я не получала ни одного сообщения. Думаю, она, наконец, хочет все забыть.

Всю первую неделю София писала Блэк практически без остановки. Эйвери решила, что так она пыталась осознать все произошедшее. Лесбрук повезло не так сильно. Когда провели анализы, оказалось, что ее правая рука получила ожог третьей степени, спина – первой, а голова – второй. Она была чрезмерно благодарна и первые дни писала Блэк так, будто они навеки стали друзьями, пережившими одну травму.

– У тебя все хорошо? – спросил О’Мэлли.

– Да, – кивнула она, отмахиваясь от навязчивых мыслей.

На самом деле Эйвери была напугана. Она практически умерла, и это было сложно принять. Шрам под столом все еще зудел, также пугая ее. Кстати, и Рамирес навевал определенный страх.

Всю неделю она отрицала это, но лишь все больше удостоверялась, что влюбилась в него. Если ей и требовалась последняя капля, подтверждающая это и позволяющая ему отвезти ее домой после всего произошедшего, то ею стала та волна облегчения и полного доверия, которая накрыла Эйвери в тот момент, когда он произнес ее имя в этом задымленном подвале, пока она была ослеплена.

Ей хотелось рассказать все ему, но она понимала, что это плохая идея. В результате, кардинально изменились бы не только их личные отношения (может даже прекратились бы), но и полностью разрушились рабочие.