В тот раз Ингвар действительно застал ее врасплох, она хлопотала на кухне, готовя ужин, а он вдруг пришел и попросил ее выйти к машине, где лежала собранная дорожная сумка и ждали билеты на самолет. Такой сюрприз не был обычным делом для их семьи. Те редкие случаи, когда он не забывал и дарил ей цветы в день их свадьбы, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Так что она с большим нетерпением сидела в баре морепродуктов в аэропорту Копенгагена, заказывая бокал шампанского.
И конечно, выходные были прекрасны. Они не просто вкусно поели и посмотрели много достопримечательностей. У них также хватило времени, чтобы сделать много фотографий, которые они обычно никогда не делали. И в кои-то веки Ингвар даже проявил их и сложил в альбом.
И все же было что-то, что причиняло боль, как только она вспоминала о той поездке в Берлин. Некий диссонанс, который она не могла даже точно описать, и это чувство заставило ее пробыть в какой-то фрустрации почти все те выходные. В последние годы она даже не задумывалась об этом, до сегодняшнего утра, когда пришел Риск и разбередил ее рану своими двусмысленными вопросами.
Оглядываясь назад, она понимала, что все было как-то очень уж странно. Они были в Берлине, гуляли, и вдруг ей стало плохо. Тогда она заподозрила, что причиной недомогания может быть яблочный штрудель из кафе «Эйнштейн», и им пришлось вернуться в гостиницу, где она легла в кровать вся в холодном поту.
Это было так глупо, и чувство вины от того, что она заболела именно тогда, когда они выбрались на такие чудесные выходные в другую страну, проснулось в ней и не затихало еще очень долго. Но Ингвар был таким понимающим и добрым, он успокоил ее, объяснив, что ей, вероятно, просто нужно хорошенько отдохнуть и она снова встанет на ноги.
Уже потом она стала думать о странностях в его поведении. Что это было так на него не похоже. Он никогда раньше не был снисходительным, когда она болела. Он всегда вел себя так, словно рухнул его мир, а не ее. Как будто она заболевала нарочно или просто была слишком вялой, чтобы встать и делать дела по дому.
Но в тот момент он вел себя с точностью до наоборот. Он был нежным, добрым и нисколько не раздраженным. Он помог ей раздеться, уложил ее в кровать и принес воды. Как будто совсем не был удивлен произошедшим.
То, что она заснула, она сообразила, только когда проснулась. Сон был таким глубоким, что сначала она не поняла, где находится. Пока Ингвар не пришел и не сел на краешек кровати и сказал, что они находятся в гостиничном номере в Берлине, — только тогда она начала припоминать. Но ей потребовалось несколько минут, чтобы осознать то, что она проспала больше десяти часов.
Ингвар же просто сидел на краю кровати, как будто все было абсолютно нормально, и спрашивал, как она себя чувствует, не хочет ли она отправиться на прогулку по ночному Берлину и отпраздновать день их свадьбы. И, к ее собственному удивлению, она почувствовала себя удивительно хорошо после того, как выпила несколько стаканов воды и приняла душ. После этого у них был очень приятный вечер вдвоем, и она даже проголодалась и отважилась съесть целую тарелку морепродуктов.
Только несколько лет спустя, когда ей сделали операцию по удалению аппендицита, она была поражена тем, насколько похож был ее сон в больнице на тот, который был тогда в Берлине. Синтетический и черный как смоль, как будто кто-то внезапно выключил ее, а она даже не осознавала этого. Разница была лишь в том, что во время операции она спала не так долго.
— Ого, что это такое? — выпалил Ингвар, как только вошел в прихожую и увидел накрытый к ужину стол с кусками сырой курицы, свининой и говядиной, айоли, чесночным маслом и майонезом чили. В середине согревался синим пламенем свечи котелок. — Фондю! Давно мы его не доставали. Что празднуем?
— Ничего, — ответила она, улыбаясь. — Можешь быть абсолютно спокоен. — Салфетки. Должно быть, все дело в салфетках. Почему она просто не поставила на стол рулон кухонных полотенец?
— О, как мило. Я прямо вспотел от напряжения. — Ингвар снял верхнюю одежду и вошел. — Уж подумал, что забыл про день свадьбы или что-то в этом роде.
— Нет, я просто занялась уборкой в кухонных шкафчиках, нашла нашу старую фондюшницу и подумала, а почему бы и нет? — Она пожала плечами. — Садись, а я принесу все остальное.
Ингвар сел и принялся рассматривать маленькие вилочки с разноцветными отметинами на концах рукояти.
— Я возьму синие, а ты бери красные. Пойдет?
— Конечно, — сказала она, возвращаясь с печеной картошкой.
— Ничего себе, на меня прямо ностальгия нахлынула. Помнишь, как мы были во Франции и катались на лыжах? Разве не тогда мы впервые ели фондю?
— Да, хотя я немного модернизировала рецепт и основа здесь — красное вино, а не масло, и если бы не картошка, то вся эта еда соответствовала бы низкогликемической диете.
— Я знаю, что сегодня только понедельник, но такой ужин требует бокала вина, что скажешь?
— Только бы это не перешло в привычку, — ответила она с улыбкой и села напротив него. — Никогда не знаешь, чем это кончится.