Мотив Х

Он надеялся, что ее странное поведение во время пробуждения в больнице было явлением временным. Но, по-видимому, это оказалось не так, потому что все признаки были опять налицо. Этот странный, отчужденный взгляд. Как будто это не его дочь стояла в прихожей и смотрела на него с каменным лицом.

— Тост «Скаген», — он выдавил из себя улыбку и уже хотел просто провалиться сквозь землю. — Помнишь, твои любимые очищенные креветки, майонез и вкуснейший соус.

— Ммм, будет вкусно, — сказала Соня. — Сколько хлопот мы тебе доставили.

— Чего не сделаешь для родных. Не каждый день дочь возвращается домой после месяца в больнице. И поэтому я подумал, мы можем немного… — Он открыл холодильник и достал бутылку шампанского.

— Тадам!

— Но, Фабиан, ты не обязан этого делать. Не ради меня.

Если бы не голос, он был бы уверен в том, что это Соня. Но как бы странно это ни звучало, слова исходили от Матильды.

— Ты можешь быть абсолютно спокойна, — сказал он, чувствуя, что сам себе противоречит. — Конечно для вас с Тео есть безалкогольный лимонад. И кстати, можешь называть меня папой. — Он постарался улыбнуться еще раз, прежде чем повернулся к ней и сразу же встретился с этим взглядом, который, казалось, проходил прямо сквозь него и заставлял чувствовать себя все более неловко.

— Я перестала пить газировку. Думаю, что лучше пойду немного отдохну. — Матильда повернулась и пошла к лестнице.

— Нет, подожди. Ты что, уже уходишь? — Он убрал бутылку, бросился догонять и попытался снова встретиться взглядом с дочерью. — Ты себя плохо чувствуешь?

— Да нет, просто немного устала. Ничего страшного. Вопрос скорее в том, как ты себя чувствуешь.

— Я? Я теперь не знаю, полностью ли в курсе… Ты понимаешь, что здесь происходит? — Он посмотрел в сторону Сони, которая, казалось, думала о чем-то совсем другом. — Соня?

Соня вздрогнула и повернулась к нему.

— Извини, я не слышала, что ты сказал.

— Я говорю обо всем этом. Шампанское, воздушные шары, музыка. Вся еда.

— Ну и что с ними не так?

— Ты переигрываешь.

— Что? В смысле я переигрываю? Это все для тебя. Все это для того, чтобы отпраздновать то, что ты наконец-то…

— Фабиан, я не знаю, кого ты думаешь обмануть. Но это…

— Перестань называть меня Фабианом! — Он чувствовал, как что-то сломалось внутри него. — Я все еще твой отец, даже если ты думаешь…

— Фабиан, — прервала его Соня и положила руку ему на плечо. — Постарайся выслушать то, что она скажет.

— Ладно, ладно, ладно. — Он снял ее руку с плеча, понимая, что этот жест значил примерно то же, что погладить его по голове. Выслушать. И это она говорит о том, чтобы кого-то выслушать? — Единственное, что я хотел, — это сделать что-то приятное, чтобы показать, как я обрадован возвращением Матильды домой. Но знаете что. Мы забьем на это.

— Но Фабиан, — возразила Соня все тем же снисходительным тоном.

— Нет, я серьезно. Я думаю, мы забьем на это. Не хочет, так не хочет. — Он взял шампанское и так рванул дверцу холодильника, что все бутылки опрокинулись.

— Как будто все это было для меня.

— Извини? — Он повернулся к Матильде, и на этот раз ему было наплевать, какой у нее был взгляд.

— Так, теперь, пожалуй, я пойду и посмотрю, куда делся Теодор, — вставила Соня и направилась к лестнице на второй этаж.

— Я сказала, что ничего из этого ты не делаешь для меня, — продолжала Матильда, не давая ему позвать Соню и поблагодарить ее за «огромную» поддержку.

— Интересно. Так ради кого же все это затевалось?

— Ради тебя самого. Кого же еще? — Ответ прозвучал без малейшего колебания, и, в отличие от него самого, она до сих пор не повысила голос ни на йоту. — Все дело в твоих угрызениях совести. И больше ни в чем.

Он уже собирался возразить и выдать длинную тираду. Дело в том, что она была права. Его тринадцатилетняя дочь попала в самую точку.

— Конечно, я чувствую себя виноватым, — сказал он наконец и схватился за щеку, как будто только что получил удар справа. — Ты чуть не умерла, а все из-за меня и моей работы. Как я могу не чувствовать себя виноватым? Если бы Теодор тогда не вернулся домой с этим пистолетом… Я не знаю, я даже боюсь… — Он сбился с мысли и понял, что плачет.

Он в течение месяца и слезы не мог из себя выдавить, а теперь они катились градом, хотя все, что он чувствовал, — только злобу.

— Но тебе не надо себя винить. В том, что случилось, нет твоей вины.

— Матильда, послушай меня. — Он как мог вытер слезы. — Если бы не мое расследование, ничего бы здесь не произошло. Согласна? Если бы я не отдавал приоритет всему чему угодно, но только не самому важному в моей жизни…

— Если, если, если, — перебила его Матильда. — Ты можешь сколько угодно говорить «если». Это все равно ничего не меняет. Что случилось, то случилось, и как бы сильно ты ни хотел, ты ничего не мог сделать, чтобы это изменить.

Все сначала. Все эти разговоры о духах в стакане и о том, что ничего на самом деле невозможно изменить, потому что все было предопределено в любом случае.

— А что мама говорит обо всем этом? Или ты не сказала ей, что думаешь, будто кто-то из нас — я, она или Тео, скоро умрет, потому что ты выжила?